Повиливая миром (Краснова) - страница 91

Пассажиры – в основном, туристы с орущими детьми, афонские монахи и серьезные девушки с огромными меховыми шубами из соседней Кастории.

Кстати, никогда я, наверное, не пойму, на кой черт надо тащить «отдыхать» за тысячу километров трехмесячное дитя? За три месяца пребывания на этом свете устать оно еще не успело, а вот за 10 дней кишечной инфекции в трехзвездочном отеле – таки да. О чем и оповещало истошным криком сначала весь аэропорт, а потом и весь самолет.

Иноки были тихи и задумчивы.

Впрочем, когда синенькое авиасуденышко поскакало по кочкам Фессалоникийского аэродрома, пытаясь взлететь, один из моих соседей принялся громким шепотом читать «Богородице, Дево, радуйся».

Потом мы таки подпрыгнули и взлетели.

Перекрестились синхронно.

– Вы неправильно креститесь, – сказал мне сосед. – Не в ту сторону.

– Схлестнемся в диспуте? – предложила я. На часах был второй час ночи, настроение у меня было саркастическое. – Преодолеем Великую Схизму 1054 года в отдельно взятом аэроплане?

Думаю, если бы позволили эргономические изыски эллинского воздухолета, попутчик от меня бы отсел.

Что, в принципе, понятно. Нарваться на высоте в несколько тысяч метров на сумасшедшую – это вам не шутка.

Впрочем, орущий младенец в обкаканных памперсах способен свести на нет любой теологический диспут, доказав тем самым, что теория суха, а жизнь – торжествует…

Выбираясь из аэроплана после довольно удачной посадки, я спросила тихо и ехидно:

– А что, отцы, все-таки хорошая штука – целибат?

– Неплохая, – еще тише и еще ехиднее ответил один из мнихов.

В воскресенье я забыла его дома и уехала на дачу.

Почуяв, что его оставили одного, он принялся делать то, что в таких случаях делают невоспитанные маленькие дети: он принялся орать. Он орал до хрипоты, не замолкая ни на минуту, и мужу пришлось взять его к себе в кровать.

Все четыре часа моего отсутствия муж рассказывал незнакомым ему людям, что произошло неимоверное, невероятное и непредвиденное событие: мы расстались. Я на даче, а он – дома, забытый и брошенный. Простите. Я все понимаю, но это вышло случайно.

Когда я приехала в имение, на дачных воротах, воняя валокордином, висела маменька.

– Как ты могла?! – прошептала она немеющими устами.

– Мы места не находили, – сказали соседи с ледяной укоризной. По их глазам было видно, что издевательств над пожилыми женщинами они одобрить не могут.

Я попросила чаю.

– Ты тут чай пьешь, а он там надрывается! – напомнила маменька.

Я подавилась чаем и поехала домой.

– Позвони мне немедленно! Как только возьмешь его в руки! – кричали мне вслед.