В очередной попытке вырваться, Дима освободился из-под лапы «минуса» и пронзительно выкрикнул:
— Да хоть бы вы перегрызлись, идиоты!!!
А в следующее мгновение Барабашкин отбросил паренька прочь и кинулся на Колю.
Тот, сорвавшись с места, выставив вперед руки, дернулся на встречу.
Они вцепились друг другу в глотки, упали на землю. Стали кататься по ней, с дикими воплям вдавливать друг друга в бетон.
Больше всего меня напугало, как Барабашкин колотил Колю по спине рукояткой заряженного пистолета, который продолжали сжимать его побелевшие пальцы. Казалось, он забыл о том, что вооружен, для чего предназначен предмет в его руке.
Казалось, он разом одичал, лишился разума, в считанные секунды скатившись до уровня австралопитека.
Двое сцепились мертвой хваткой и чуть не зубами хватали друг друга, рыча и всхлипывая, как дикие животные.
Я и Максимом оба дернулись к мальчишке, стараясь держаться подальше от дула барабашкинского пистолета, которое качалось в такт борьбе «минусов».
Мальчишка проворно вскочил, уставился на катающихся по земле «минусов». Глаза у него сделались круглые, как блюдца.
А мы с Максимом вдруг оба замерли, оказавшись по разные стороны от него. И вновь встретились взглядами. Но теперь я читал в его глазах, а он, наверное, в моих, нечто совсем другое.
Я не сразу осознал, что наставляю на Максима свой пистолет. А его «беретта» целит в меня.
Мальчишка стоял между нами, а мы…
Мы застыли как изваяния, ожидая, кто первый сделает шаг. Кто первый сорвется.
Нас накрыло порывом шквального ветра. К моим ногам подкатилась Колина шляпа.
Вместе с ветром долетел лай собаки. Он перекрыл рев и повизгивания «минусов». Он прозвучал коротко, как-то очень осмысленно, и тотчас стих.
И мы оба, я и Максим, вздрогнули.
Максим сипло втянул воздух, опуская пистолет. Согнулся, упираясь руками в колени.
Я последовал его примеру. Глубоко выдохнул. Накатившая на сознание волна ярости спала, я запихнул пушку за ремень. Отряхнул вымазанные в грязи руки.
К нам, постукивая обтесанной палкой по плитам, шел человек в шляпе со спадающей на лицо сетчатой вуалью. Пасечник. За ним послушно трусила овчарка.
Он остановился возле мальчишки. Встал между мной и Максимом, разделяя нас.
Положил пареньку на плечо широкую коричневую ладонь.
— Гляди што творят, стервецы, — крякнул он с какой-то преувеличенно деревенской интонацией.
— Здравствуйте. — сказал Дима, судорожно сглатывая.
— Здравствуй, внучек. — охотно отозвался Пасечник. — Смотрю, милки, вы у нас в городке не скучаете. — это уже предназначалось нам с Максимом.