Шереметев встрепенулся и потер ладонями мясистое лицо.
– Что там? – требовательно крикнул он в окно.
Рядом тут же появился всадник и, пригнувшись, ответил:
– Толпа на дороге, Федор Иваныч.
– Чего хотят?
– Не ведаем.
Между тем голоса становились все громче, уже можно было различить крики:
– Пусти-ка, служивый!
– Челобитная батюшке-царю.
– Да нам только б маненько…
Петр наконец разглядел толпу мужиков, преградивших дорогу царскому поезду. Было их не меньше сотни – всклокоченные, бородатые, в светлых рубахах, подпоясанные кто кушаком, а кто и просто обрывком веревки, удивительно похожие друг на друга. Позади них стояли люди посолиднее, по виду посадские и торговцы. Обреченно вздохнув, Шереметев полез из кареты, и через несколько мгновений послышался его гневный голос:
– Чего вы тут, ироды?
– Бьем челом великому государю…
За все время царствования Петра такое было впервые. Конечно, челобитчики приходили в Кремль, но чтоб останавливать на дороге… Он с недоумением пожал плечами и принялся дергать дверцу кареты.
– Почто ж ты сам-то, батюшка, – заголосила проснувшаяся мамка. – А ну-кась, дай я отомкну.
Стремление все делать за него доводило Петра до бешенства. Сжав зубы, он распахнул дверь и спрыгнул в дорожную пыль. Рядом тут же материализовался Василий. Слез с коня и встал подле хозяина, всем своим видом показывая, что умрет, но не даст в обиду юного царя.
Петр сделал пару шагов вперед. И успел увидеть, как чернобородый мужичок, стоявший во главе толпы, с поклоном протянул Шереметеву челобитную. Тот взял ее двумя пальцами, на лице отразилась брезгливость. Боярин помахал свитком в воздухе, словно отгоняя дурной запах, и, не глядя, сунул его в руку подскочившего дьяка.
– Опосля почитаем ваше прошение, – ворчливо сказал Федор Иванович, – а теперича ступайте, мужики, ступайте.
По толпе пробежал возмущенный вздох, послышались недовольные возгласы:
– Нет уж, боярин, ты при нас прочти и ответствуй.
– Покажь челобитную царю-батюшке!
Петр решительно растолкал охрану и встал впереди стрельцов. Рядом тут же вырос Василий.
– Царь… Надежа-царь… – прошелестело в толпе, и все разом опустились на колени.
– Встаньте, люди доблые, – скомандовал царь, – и сказывайте, чего плосите.
Он уже не старался подделывать свою речь под детскую, лишь слегка картавил: ведь «официально» ему было пока лишь шесть лет. Поэтому он немного смягчал «р», словно добавлял в произношение французский акцент. Мужики поднялись, и чернобородый с поклоном ответил:
– Батюшка, вовсе нам жизни не стало. Уж так-то тяжко было в разрушное время, а все лучше, чем ноне. Вестимо ж, без соли и еды нет, с нею и рыбу с мясом на зиму готовим, и овощи всякие. А тут бояре уж такие подати соляные ввели заместо стрелецкой и ямской деньги… И солюшку-то, кормилицу нашу, купить неподъемно стало. В несносном ярме мы, обхудали вконец, и как до следующей весны протянуть, не ведаем. Да и у купцов торговлишка зачахла, и служилый люд стонет… Не осердись, государь, на моление наше, всем миром тебя просим – прикажи все по-старому возвернуть.