– Врешь! – в гневе вскричал Шереметев, брызгая слюной. – Соляная пошлина невелика совсем!
– Невелика?! – взвился чернобородый. – Аль не ты на ней, боярин, добреешь, покамест мы жилы надрываем?!
– Ах ты…
«Соляной бунт! – мысленно ахнул Петр. – Но как же? Ведь он должен быть лет через тридцать с лишним…
Выходит, история настолько ускорилась из-за того, что я со шведами и поляками мир приказал заключить раньше? Матерь Божья, какие еще сюрпризы меня ждут?!»
Он решительно топнул ножкой.
– Хватит! Федол Иваныч, ступай в калету. А ты… как звать тебя?
– Платошкой, царь-батюшка.
– Платон, а фамилия?
– Из сельца Гусево мы, милостивец.
– Слушай меня, Платон Гусев. Обещаюсь во всем лазоблаться и сделать, как для налода лучше. А тепелича ступайте с Богом.
По толпе пробежал уважительный шепоток. Гусев обернулся к соратникам, словно спрашивая совета, – со всех сторон ему утвердительно кивали мужики.
– Добро, государь. Мы рабы твои верные, как велишь, так и сделаем. Только ж и ты слово свое не нарушь.
Сев в карету, Петр отрезал:
– Плоясни все, Федол Иваныч, да виновных накажи.
– Накажу, батюшка, накажу, – усмехнулся в усы Шереметев.
Едва приехав в Теремной дворец, Петр велел позвать к себе Воротынского.
– Ну-ка, сказывай, Иван Михалыч, как народ живет-поживает?
– Дык ведь по-всякому, батюшка, – развел руками боярин. – Кто с утра до ночи пашет, так вроде и неплохо живет.
Филимон, сидевший за столом в углу комнаты и все тщательно записывающий, тихо крякнул.
– Про что ж мне мужички на дороге баяли? Мол, соляную подать бояре ввели и последние жилы из народа тянут? Сядь-ка, Иван Михалыч, да сказывай все по порядку.
Воротынский поклонился, степенно опустился в «мамкино» кресло и кивнул:
– Твоя правда, батюшка. Что до подати соляной, то она сильно по торговому люду да по мужикам бьет. Дык а что делать, деньга-то казне надобна.
– Они там, на дороге, еще сказывали, мол, бояре с подати той жиреют?
– Так ведь кто как, – пожал плечами Иван Михайлович. – Которые и впрямь, а иным одни убытки. Мне вот с нее никакого толку, соли-то у меня в волостях нету.
– А у кого есть?
– У Шереметева в Старой Руссе большой соляной промысел, у Телепнева тоже, у Строгановых, еще у кого-то, не вспомню уж. Вот они с той подати-то много-онько себе в торбы положили.
– Та-ак, – Петр сжал кулаки, – и кто ж тот умник, что удумал ее ввести?
– Дык ты ж и удумал, – удивился боярин. – Аль не с твово веленья Федор Иваныч ее учинил? Мол, царю-батюшке деньги надобны на школы да академии. На войны, опять же. Он сказывал, дескать, твой наказ сполняет.