– Ох-ох-ох, вона, как кричат. Царя им подавай. А в оконцах-то, в оконцах – тьма голов.
Пройдя через дворцовые сени в Грановитую палату, процессия миновала ее и пять минут спустя вышла на высокое крыльцо. Увидев бояр, толпа заволновалась, зашумела. Шереметев, вздернув бороду и раздувая ноздри, с важным видом повернул на лестницу, ведущую к паперти собора Святого Архистратига Михаила. Не разговаривать же, в самом деле, с этим сбродом с Красного крыльца – много чести!
Внизу, на площади перед дворцом, сколько хватало взгляда, разлилась людская толпа. Над нею, поблескивая на солнце, возвышались золотые маковки кремлевских соборов и колоколен. Чистое, на редкость синее небо придавало всей картине ощущение нереальности.
Федор Иванович остановился и, грозно насупив брови, выкрикнул:
– Как же это вы, мужичье, государев покой нарушаете? Почто пришли сюда с великим невежеством? Аль стряслось чего, нам неведомое?
Платон выступил вперед и с поклоном протянул грамотку.
– Бьем челом царю-батюшке, самодержцу Московскому. Опосля прошлого раза уж три седмицы минуло, вот и решились мы напомнить об прошении нашенском.
– Коли государь не ответствовал, значитца, такова его воля державная. Не вам ему пенять. Не гневите Бога, мужики, ступайте отсель.
Теперь уже насупился и Гусев. Исподлобья взглянув на Федора Ивановича, он открыл было рот, но тут из-за его спины протиснулся высокий купец в бордовом кафтане и с угрозой в голосе воскликнул:
– Прими челобитную, боярин! Мы терпеть-то горазды, тянули лямку сколь могли, ноне же совсем невмоготно стало. А государь самолично обещался все прояснить да жизнь нам полегчить.
– А ты кто таков? – стрельнул на него глазами Федор Иванович.
– Иван Ларионов я, сын Соколов. Купчишка балахнинский.
Шереметев кивнул стрельцу-охраннику, тот сбежал по лестнице, нетерпеливо рванул грамотку из рук Платона и, вернувшись, передал Федору Ивановичу. Тот взял ее двумя пальцами, бегло прочел…
– Подати снять, Земский собор созвать, а повинных бояр вам выдать да дворы их пожечь?! Ах вы, тли безродные!
Он в гневе разорвал челобитную и бросил обрывки в сторону Гусева и Соколова. По толпе пробежал возмущенный вздох, послышались недовольные крики.
– Так-то ты, боярин, государевых подданных привечаешь! – воскликнул кто-то, и мужики, сомкнув ряды, угрожающе двинулись к лестнице.
Шереметев отступил, сделав знак стрельцам, и они, с бердышами наперевес, встали вдоль ступенек. Где-то сбоку заскрипела поднимающаяся решетка, и со двора Средней Золотой палаты выехали десятка три всадников. Они с налету врезались в толпу, махая плетьми направо и налево. Тугие ремни рассекали воздух и с отвратительным свистом падали на спины. Мужики с воплями бросились врассыпную, падая и давя друг друга. Шереметев победно усмехнулся в бороду, но оказалось, что радовался он рано.