— Не расстраивайся, золотце. Эта встреча всех нас выбила из колеи. И меня в том числе. Попытайся это понять!
Оля не ответила, все так же грустно глядя перед собой.
Не поддавайся, сказала себе Светлана. Нельзя сразу огорчаться. Встреча продолжается, все будет отлично. Никто и ничто не испортит ее!
— Идемте вниз, в ресторан, там для нас заказан столик, — сказал Гриша. — Помнишь, Света? Тут был «Яр», цыгане пели и играли на гитарах…
Но Светлана не помнила. Да и не пыталась вспомнить.
— Ну как же? Мы ходили сюда с тобой!
Как объяснить человеку, всю жизнь прожившему в одном городе, что эмигрант забывает мало для него значащие детали из прошлого? Москвичам казалось, что о некоторых вещах она не вспоминает, потому что не хочет, потому что презирает их жизнь, их город и их самих. На горизонте уже маячило Огромное Недопонимание, и Светлана не знала, что с этим можно поделать.
4
В ресторане их ждал длинный стол, уставленный тарелками с копченой рыбой, пирожками с капустой и мясом, громоздкими салатницами… точно солдаты по стойке смирно, выстроились бутылки с водкой и коньяком. Иосиф сел слева от Светланы, и мать с сыном взялись под столом за руки. Мать сказала себе, что сын очень изменился, но это ласковое рукопожатие осталось в нем от прежнего Оси. Светлана разглядывала его; да, ему уже давно не двадцать два: у него лысина, он растолстел и кажется куда старше своих тридцати девяти лет. Мать ни о чем его не будет сейчас спрашивать: потом наедине они смогут долго болтать без свидетелей! Но и он не задает ей вопросов. Да, собственно, тут вообще нельзя разговаривать: почти сразу грянула музыка в тысячу децибел, зазвенели гитары, запел цыганский хор. Светлана беспомощно взглянула на Гришу, но он только развел руками:
— Ничего не поделаешь, так уж тут заведено. У нас по-другому нельзя!
И принялся накладывать Оле на тарелку всяческие закуски. Потом налил всем водки:
— Вот так надо отмечать встречу с сыном после семнадцатилетней разлуки!
Светлана водку не пила, но сейчас понимала, что надо подчиняться правилам игры. Без возлияний встреча явно не обойдется.
Светлана держала сына за руку и чувствовала, что и рука у него изменилась, она толстая, и пальцы вроде стали короче. Она ощущает себя здесь чужой… все вокруг ей чужие. Да и она им, наверное, кажется странной, непонятной: к ней практически не обращаются, сидящие за столом предпочитают обсуждать какой-то новый московский ресторан, новый советский фильм, говорят о том, что зима ожидается долгая, потому что дни стоят солнечные. Никого не интересует ее жизнь на Западе, все говорят только о Москве, как если бы Светлана ее и не покидала. Она смотрела на сына, сын — на нее. Это мой Иосиф, мой Ося, но как же он изменился! Мой Ося! Я держу его за руку!