Царь повесил их. Но он не смог задушить то, что несли они народу русскому – неслыханные дотоле звуки правды и укоризны. Яркая полярная звезда горит на обложке, разрывая ночь своим немеркнущим светом.
Раевский отер повлажневшие глаза, придвинул свечу. «Полярная звезда». Во времена его молодости под этим названием выпускали журнал декабристы Бестужев и Рылеев. Само название – символ идейной близости издателя нового журнала с декабристами.
Кто же тот, в чье сердце запали звуки правды и укоризны? Чью душу озарил свет далекой звезды? Кто пронес его через всю свою жизнь и воплотил в печатное вольное русское слово?
– Я всегда верил, – тихо заговорил Владимир Федосеевич, и Николай Львович заметил, что у Раевского дрожат руки, – по непременному закону мы оставляем в наследство идею для руководства новому поколению. Эта идея растет, и будет, и должна расти. И никакие препятствия не сожмут ее…
– Да, – так же тихо ответил Николай Львович. – Император Николай убил Пушкина, Грибоедова, Лермонтова. А этот вырвался из тюремной российской клетки, и на весь мир зазвучало страстное слово…
Потрескивали и дымили на столе толстые сальные свечи, разгораясь все ярче, гнали по стенам и потолку неяркие длинные тени. А за стенами плыла густая морозная сибирская ночь. Тяжелым сном спала укутанная снегами Россия.
– Понимает, – словно размышляя, заговорил Раевский. – Кругом душно, тошно, уродливо, страшно. Значит, надо кричать, пусть даже рискуя быть не услышанным, не ожидая помощи. Но его услышат! Кто же этот орел, воспаривший над тьмой российской ночи? – громко спросил он, тяжело ворочаясь в кресле и не выпуская из рук журнала.
– Александр Герцен, московского барина Яковлева сынок, – усмехнувшись, ответил Николай Львович. – В сорок седьмом году уехал из России и остался за границей. Мне друзья писали, что тоскует очень, говорит, что предпочел бы ссылку в Сибирь скитальческой своей жизни на чужбине.
Раевский нетерпеливо махнул рукой.
– Нет, нет! Или мало костей русских покоится в студеной сибирской земле? – Ему представились заиндевевшие, посиневшие лица колодников, которых он встретил сегодня на дороге. Владимир Федосеевич невольно поморщился, как от боли. – Что ждало бы его в России? Колодки… Пусть расскажет людям о Руси. Пришло время поведать миру о могучем и неразгаданном народе нашем…
– Может, встречали его сочинения, еще в России написанные – «Записки одного молодого человека»? – спросил Поташинский.
– Как же, как же, о них весьма восторженно отзывался Белинский, – подхватил Раевский.
– «Сорока-воровка», «Кто виноват?»… Все противу крепостного права. Только в России вопроса этого он, конечно, открыто касаться не мог. Живая собственность – одна из основ нашего общественного порядка. Ну, а в произведениях изящной словесности большее дозволено, – сказал Николай Львович усмехнувшись. – А на чужбине, в журнале своем он открыто говорит о бесчеловечности российского рабства…