— Она просто дура, — недовольно бросила женщина.
— Значит, Ты сама, при подобных обстоятельствах, её бы предала, — заключил я.
— Разумеется, — не стала отрицать бывшая Леди Флавия. — Причём немедленно и не задумываясь. Рассмотрите вовлечённые риски!
— Я понял, — хмыкнул я.
— Могу ли я уйти? — спросила Альциноя.
— На корабле, между прочим, есть один человек, который знает тебя по Ару, и запросто может выдать тебя, — намекнул я. — И этот человек — я.
— Только не это, — в ужасе прошептала она, испуганно оборачиваясь. — Вы же не поступите так со мной!
— Встань, — приказал я ей, — вон там.
Бывшая Леди Флавия безропотно подчинилась, и встала, по щиколотки утонув в соломе, на указанное мною место, немного подальше, где я мог хорошо рассмотреть её.
— Подозреваю, что Ты всё ещё рассматриваешь себя, как свободную женщину, — сказал я.
— Едва ли, — пожала она плечами. — Меня раздевали, заковывали в наручники, связывали, сажали на цепь, водили в караване, одевали в тунику, на мне клеймо и ошейник, меня, наконец, били плетью, продавали и командовали.
— И даже не смотря на всё это, — сказал я.
Я заподозрил, что она ещё не до конца понимала, насколько радикально трансформировались её состояние, природа, всё её существо со времени её отбытия из Ара, насколько другой она теперь была, полностью и бесповоротно. Несомненно, умом она это понимала. А кто бы не понял? Но я подозревал, что она пока была не готова признать, выявить, показать и высвободить ту рабыню, что в тайне была ядром её существа.
— Сними свою тунику, — велел я.
— Пожалуйста, — простонала рабыня, но перечить не решилась
— Так-то лучше, — кивнул я. — Но стоишь Ты как свободная женщина. Выправи тело, подними голову, поверни бедро.
— Пожалуйста, не надо! — попросила она.
— Ты стоишь так, как та кем Ты была прежде, — сообщил я. — Попробуй ещё раз.
— Но я же не одета! — заплакала женщина.
— Неужели Ты думаешь, что кто-то купил бы тебя такую, какая Ты сейчас? — спросил я. — Ты перед мужчиной, шлюха.
— Милосердия! — заплакала она.
— Леди Флавия отказывается повиноваться? — уточнил я. — Уже лучше. Не так плохо, Альциноя, по крайней мере, для девки, плохо знакомой с ошейником.
Она плакала, но стояла правильно.
— Теперь повернись, — потребовал я. — Медленнее. А теперь снова встань лицом ко мне. Неплохо. Теперь положи руки на затылок, запрокинь голову и медленно повернись ещё раз, а затем снова замри лицом ко мне. Хорошо. Можешь опустить руки. Смотри на меня. Стой красиво.
Надо признать, выглядела она прекрасно, стоя на соломе, в тусклом свете, попадавшем в камеру, через открытую дверь позади неё.