», чтобы посмотреть на трюки верховой езды. Сюзанне бы это понравилось. Мне нравилось, когда мне было столько же лет, как ей сейчас.
Дэниелу все еще нравилось посещать цирк, но сейчас он ходил туда больше для того, чтобы восхищаться наездницами, скакавшими без седла в обтягивающих трико и коротких, украшенных блестками, юбочках. Он застонал, припомнив, что теперь это будет всего лишь заветной, жалкой мечтой, потому что его семья прибыла в Лондон.
– Им хватило бы и краткого визита – у Сюзанны появился бы шанс увидеть столицу и приобрести немного городского лоска, и, возможно, завести нескольких новых подруг перед тем, как она появится на брачной ярмарке в следующем году. Неделя или две – вот о чем я говорил им. Но разве кто-то слушается меня, главу семьи? Нет, черт побери. Сейчас они здесь, и останутся на весь чертов весенний Сезон. Недели. Месяцы. Может быть, это затянется до лета. Целая вечность балов и приемов, маскарадов, представлений и поездок в оперу. Балы, – повторил он, теперь уже имея в виду кое-что другое [2].
Больше никаких холостяцких дней, игры в карты, женщин и долгого сна, когда он наконец-то доберется до дома на рассвете или еще позже. Никаких поездок на скачки, бокс или драк в тавернах. И к тому же никакой удобной одежды. Молодой человек поморщился, глядя на свободную рубашку, которую он натянул через голову, и наспех надетые мешковатые казачьи шаровары. Скоро от них придется отказаться так же, как и от оперных танцовщиц и служанок.
Дэниел ощутил, как только что повязанный пятнистый шейный платок стянул ему горло словно петлей.
– Боже, они будут ожидать, что я надену атласные бриджи до колен и стану повязывать накрахмаленные галстуки. – Он уже ощущал подступающую сыпь. И это самое меньшее, от чего он будет чесаться.
Некоторые мужчины возвращаются с войны с ранами, со шрамами или с медалями. Дэниел Стамфилд вернулся домой с сыпью. Как и все мужчины в его семье, Дэниел обладал даром – или проклятием, в зависимости от того, как это ощущать. Каким-то образом все они могли отличать правду ото лжи. Его дядя, граф Ройс, слышал диссонирующие ноты. Его кузен Рекс, наследник Ройса, видел красный цвет. Харри, другой, незаконнорожденный кузен, ощущал горечь лжи на своем языке. Дэниел? Его проклятие не было таким малозаметным или легко скрываемым. Это оказалось бы слишком легко, слишком удобно для человека, который и так уже выделялся, словно воспаленный палец, из-за своих огромных, неловких размеров. Воспаленный палец? Он был бы счастлив, происходи с ним только это. Но вместо такого недуга у Дэниела зудели пальцы на ногах, чесались уши, появлялись ярко-красные пятна на шее, лице и руках. И что хуже всего, слишком большая ложь, непрекращающаяся ложь, вопиющая ложь вызывала у него сильный зуд в причинных местах. Именно поэтому его вышвырнули из «Олмака» в первый же раз, когда он попал в этот священный зал благопристойности. Он просто почесал свой зад. Что, если Сюзанне из-за него откажут в приглашениях к этому священному алтарю, воздвигнутому обожествленными свахами?