Он взглянул исподлобья на Грушенкова, на его длинный, почти по щиколотки ему черный фартук, на старательно высунутый его язык, на прилипшую к мокрому лбу белобрысую челку и отложил напильник. Все у него почему-то не ладилось нынче с работой, да и мысли, воспоминания эти о суде, о маме, вообще обо всем личном, больном были совсем уж ни к чему в гремящей, скрежещущей, стучащей их школьной мастерской. Вовка поймал себя на том, что вот уже несколько минут беззастенчиво разглядывает Груню, а тот, кажется, старательно избегает встречаться с ним взглядом, делает вид, будто увлечен работой. А ведь им сидеть за одной партой, и надо бы помириться… Вот ведь и Груня этот на его голову. Кабы не развод, не размен, не переезд, учился бы он себе в старой школе на Комендантском и горя не знал. Все связано, значит, между собой, за одно потянешь — вытащишь другое. Сначала мама их бросила, потом уж пошло-поехало, как под откос. И этот Груня — решай теперь с ним, как быть и что делать. Если и вправду он подумал, что Вовке денег жалко? Тогда как?
* * *
Нет, если честно, Борик его бить не хотел даже, но надо было воспитывать в себе властелина, надо было захватывать в школе власть, много чего было еще надо, и все постепенно, шаг за шагом, от простого к сложному, от малого к большому… Так что бить было надо.
Борик нашел двух своих преданных придурков из десятого «Б» — Генку Измайлова и Толика Бузу — и велел им подождать за дверью одного из пустующих кабинетов. Эту команду опричников он завел специально, сразу после того, как решил захватить в школе власть, и сейчас с удовольствием отметил, что они и одеты были, как наемники, в фирменные куртки одного покроя, им были одеты, словно и задумано так было заранее, словно он знал наперед, что для такого дела понадобится свое воинство, сильные, бездумные, решительные ребята, которые за очередную подачку — кассету ли с роком, тряпку ли с лейблом — сделают все, как он скажет, как велит, кинутся за него на любого. Таких бы еще с пяток, да пока накладно, хлопотно, придется обойтись и двумя.
— Сами не лезьте! — инструктировал их Борик подробно, чтобы не спутали чего. — Я с ним лично поговорю, без свидетелей. Вы, главное, не дайте ему сбежать. Он ведь бегает — не догонишь. Я видел уже. Не пускайте его на простор!
Генка с Толиком тупо покивали и затаились в свинцовой немоте за выступом стены у прохода на галерею в спортзал. Так было лучше, чем торчать им в каком-то там кабинете. Сам Борик встал напротив двери лингафонного кабинета, где у Груни-меломана вот-вот должен был закончиться урок английского. Ему уже не терпелось, так что было бы обидно, если бы Груня выложил сейчас долг, и пришлось бы его отпустить за здорово живешь. Да нет, вряд ли… Как-то нужно еще было переманить жертву отсюда в пустующий кабинет физики, но об этом Борик не думал — что-нибудь сочинится по ходу пьесы. Главное — напор, быстрота и решительность. Борик даже где-то желал Груниного сопротивления. Оно ему было необходимо для поддержания боевого духа, что ли. Но что же они там сидят? Звонка разве не слышали из-за своих наушников?