Странник во все это время пребывал в молчании, хотя и видно было, что он слушал старца с особенным чувством и был слишком тронут его словами. Но я решительно не мог истолковать его молчания; полагая, что он пришел побеседовать к отцу Серафиму, а он все время молчал, и это меня смущало. Когда же старец, благословив, отпустил нас с миром, я дорогой спросил о причине его молчания. Странник отвечал мне, что он через свое молчание не только ничего не потерял, но еще получил все желаемое, то есть узнал настоящий путь свой. И при этом рассказал, что отец Серафим, по дивному дару прозорливости, знает всю его жизнь; что он мещанского сословия и всегда занимался хлебной торговлей, чем и содержал свое семейство, но из любви Божией, без рассуждения, без путеводителя и без отеческого благословения пожелал странствовать, и поэтому, без всякой помощи оставив свое семейство, с годовым паспортом, отправился босиком и в веригах в Киев. «Там, — говорил он, — встретил я старца, который велел мне отправиться в Саровскую пустынь, прийти к отцу Серафиму и послушаться его во всем, что повелит он, потому что это будет истинный путь мой. А теперь старец предупредил меня сам, и мне остается только возблагодарить Милосердого Бога и возвратиться домой, по указанию человека Божия».
Ответ отца Серафима Саровскому игумену Нифонту
Отец Серафим в летнее время всегда уходил из своей монастырской кельи в лес, в пустыню, для того чтобы освежиться там воздухом и облегчить несколько телесную боль, особенно в ногах, из которых всегда текла кровавая материя. Старец все преодолевал терпением, молчанием и рассуждением о вечности, помня слова Спасителя, что многими скорбями подобает нам внити в Царство Небесное. Равным образом он переносил с благодарностью и все скорби душевные, наносимые ему от зависти и злобы бесовской и человеческой.
Однажды, возвращаясь из пустыни в монастырскую свою келью, весь покрытый кровью от уязвления мух, комаров и других насекомых, от коих никогда не защищался, старец на этот раз встретился с игуменом Нифонтом и по обыкновенному своему смиренномудрию предварил его привет своим земным поклоном, и потом уже приблизился к нему с братской любовью лобзания по обычаю иерейскому.
Игумен же, удивленный страдальческим его подвигом, начал ублажать его и вместе с тем как бы от лица братии укорять, зачем он избрал такую жизнь, которая, по мнению их, странна и блазнительна, потому что он допускает к себе всякого рода и пола людей, хотя и для спасительного назидания. Особливо, — говорил он, — все соблазняются будто бы оттого, что ты оказываешь милостивое попечение сиротам Дивеевским».