Воспоминания о блокаде (Глинка) - страница 212

Он рассказывал о том, как все – и Летний сад, и Марсово поле, и основание моста через Неву, тогда он назывался мостом Равенства – все оказалось залитым. И дальше – он показывал тростью вдоль Садовой – все, все было залито: Михайловский сад, двор Русского музея, Невский проспект, который по моде отечественной робеспьеровщины тогда тоже был переименован и назывался Проспектом 25 Октября…

– Я разве не показывал тебе фотографий, связанных с наводнением?

И, наверно, не случись чрезвычайно памятного для меня продолжения этого вечера, может быть, и предыдущая его часть вылетела бы из памяти.

И когда мы пришли к нему домой, он стал вынимать из старых папок диковинные снимки. Чего тут только не было! Многие фотографии я тогда увидел впервые. Были фотографии дореволюционные, сделанные в 1920-х, 1930-х, снимки предвоенные, военного времени…

– Вот что советую собирать! – говорил дядя. – А уж никак не вещи…

Это был ответ на один из моих ранее заданных ему вопросов о том, почему он ничего никогда не коллекционировал. Он ответил тогда, что, работая в музее, да еще в таком музее, как Эрмитаж, это было бы странным… Ну, разве что… И со смущенной улыбкой, поискав в глубине ящика стола, он достал оттуда обыкновенный спичечный коробок. В коробке были пуговицы, а, точнее сказать, пуговки. Десяток, может быть, полтора – небольших, разных, безо всяких украшений. Некоторые из пуговок были и совсем невзрачные, а две-три, просто такие бросовые, что казались даже не совсем круглыми. И дядя сказал, что в конце 1920-х, когда он работал в пригородных дворцах-музеях, им иногда в счет зарплаты раздавали оставшуюся во дворцах от дореволюционных времен одежду и посуду (об этом я несколько раз от него же и слышал), а, кроме того, время от времени, кое-что из гардероба царской семьи и даже из явно музейных экспонатов просто уничтожалось. Дворцы годами вообще не отапливались, сказал он, ткани и кожа в хранилищах сырели, высыхали, сырели снова, прели. Тление, моль, плесень, грибок. Средств для консервации и возможностей для того, чтобы все хранить так, как нужно, – ноль. Ну, и что делать, если там уже мундира или бархатного платья, собственно, нет, одна моль кишит? Какой выход? Естественно, жечь, чтобы хоть другое сохранить. Значит, акт об уничтожении, подписи… И вот, на память брали по пуговке… Эта вот с платья Анны Иоанновны… Эта, возможно, с мундира Петра Третьего…

Сентябрь 1924. Студенты в Летнем саду поднимают статуи, подмытые наводнением

Вел. кн. Николай Николаевич-младший и Мильеран

Барка, напротив Дома ученых