Глазами эксцентрика (Ерофеев) - страница 5
— Славная женщина София Соломоновна Гордо, относительно "банды" я не спорю. Это привычно и не оскорбляет слуха, не урони бутыль с цикутой, а вот ”созвездие” оскорбляет слух и непривычно и неточно, и Иоганн Кеплер сказал: ”Всякое созвездие ни больше, ни меньше как случайная компания звезд, ничего общего не имеющих ни по строению, ни по значению, ни по размерам, ни по досягаемости”.
— Ну, об этом я, допустим, тоже знаю, я слышал об этом от нашей классной наставницы Беллы Корнеевны Совнер, женщины с дивным... (погоди, Павлик, я сейчас иду). Значит, по-твоему, чиновник Василий Розанов перещеголял их всех своим душегубством, обскакал и заткнул за пояс?
— Решительно всех.
— И переплюнул?
— И переплюнул.
— Людоед. А как он все-таки умер? Как умер этот кровопийца? В двух словах, и я ухожу.
— Умер как следует. Обратился в истинную веру часа за два до кончины. Успел исповедаться и принять причастие. Ты слишком досконален, паразит, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я раскланялся, поблагодарил за цикуту и книжки, еще три раза дернулся и вышел вон.
Сначала отхлебнуть цикуты и потом почитать? Или сначала почитать, а потом отхлебнуть цикуты? Нет, сначала все-таки почитать, а потом отхлебнуть. Я развернул наугад и начал читать с середины (так всегда начинают, если имеют в руках чтиво высокой пробы). И вот что это была за середина: ”Книга должна быть дорогой. И первое свидетельство любви к ней — готовность ее купить. Книгу не надо ”давать читать”. Книга, которую ”давали читать” — развратница. Она нечто потеряла от духа своего и чистоты своей. Читальни и библиотеки — суть публичные места, развращающие народ, как и дома терпимости”.
Вот ведь сволочь какая. Впрочем, нет, через несколько страниц уже речь шла не о развратницах-книгах, а просто о развратницах.
”Можно дозволить очищенный вид проституции ”для вдовствующих замужних”, то есть для того разряда женщин, которые не способны к единобрачию, не способны к кривде вместе и крепости единобрачия”.
Следом началась забавная галиматья о совместимости христианских принципов с ”развратными ложесами” и о том, что христианство, если только оно желает устоять в соперничестве с иудаизмом, должно хотя бы отчасти стать фаллическим. Голова моя стала набухать чем-то нехорошим, я встал и просверлил по дыре в каждой из четырех стен для сквозняка.
А потом я повалился на канапе и продолжал.
”Бог мой, Вечность моя, отчего Ты дал столько печали мне?” ’Томится моя душа. Томится страшным томлением. Утро мое без света. Ночь моя без сна”. У обскуранта — и вдруг томится душа? ”Есть ли жалость в мире? Красота — да, смысл — да.