— На вопрос ответь. Только честно, можешь даже подумать.
— Ну? Задавай, — шмыгнул носом Пуля.
— Кто кого первый обнаружил? Мы его или он нас?
— Ну, он, — честно ответил парень.
— А теперь смотри, — я отстегнул от пулемёта рожок с патронами и показал его Пуле. На месте были все 45 патронов, калибра 7,62 мм.
— И, что? — всё ещё не понимал меня мальчишка.
— А, как думаешь? Если он заметил нас первым, имея в руках пулемёт с полным магазином патронов, мог он нас обоих положить?
— Мог… — опустив голову, и поняв, к чему я клоню, ответил Пуля.
— А ведь не стал! А, Пуля? Мог, а не стал. Значит, не всё человеческое вытравили у этого пацанёнка. И мы с тобой это поняли и поверили ему, — поставил я точку в этом эпизоде военных действий.
— Ладно, Нос. Давай шагу прибавим. Петрович обещал ещё ухи наварить, а за нашими мужиками хрен успеешь, — повеселевшим голосом отозвался Пуля, перепрыгивая через небольшую воронку. Он всё понял. И я понял, что вопросительные знаки в его голове поменялись на знаки восклицательные.
Машина пришла только утром. Забрали в госпиталь, но в разные отделения, убитых и раненых бойцов с блокпоста Вириги. С ними уехала и наша группа, приказ пришёл. А бойцы Кота ушли ночью своими ногами. Куда? Чего? Никто не знает, кроме конечно тех, кому положено всё знать.
Утром того же дня от блокпоста на дорогу вышел человек без оружия. В руках он держал длинную палку с привязанной к ней белой наволочкой. Это был командир ополченцев Виригин. Он шёл медленно по дороге, держа в вытянутой вверх руке им же смастерённый белый флаг. Минут через пять за ним на дорогу спустилась группа людей. Они по двое несли завёрнутые в куски брезента тела погибших бойцов ВСУ во вчерашнем бою. Оружия ни у кого не было. Пройдя метров двести пятьдесят, Вира остановился, продолжая высоко над головой держать свой белый флаг. Подошли ополченцы со своей ношей, по жесту командира положили тела в ряд метрах в десяти впереди него. Назад они не шли, они бежали. Мужикам было не по себе от того, что из окопов, дотов и лесопосадки на них были направлены десятки стволов, а у них даже ножи Вира позабирал, чтобы не провоцировать. На дороге остался только командир в тёмно-синих ментовских галифе с флагом и три мёртвых тела с жёлто-голубыми шевронами на рукавах.
Зачем он остался? А он и сам объяснить не мог. Потом, правда, говорил, шутя, что хотел посмотреть на «живых укропов». А то — или издалека, или мёртвые… Через некоторое время из лесопосадки на дорогу выполз БМП с жёлтой полосой по корпусу с тремя бойцами на броне. Машина пехоты, лязгая гусеничными траками, подъехала ближе к уложенным на асфальт телам, развернулась поперёк дороги и остановилась между Виригиным и тремя «посылками». Башня БМП медленно повернулась на 90 градусов, ствол пушки дёрнулся, ища цель, и замер, почти упершись в грудь бледного, как бинт на его седой голове, мужика. С брони спрыгнули два парня, быстро и молча подали три «200-х» наверх. Потом к Вире подошёл один из бойцов, видимо, старший. Вира отбросил палку с белым флагом и рефлекторно протянул ему руку… Нет, «укроп» её не пожал. Только коротко кивнул, тяжело посмотрев в глаза.