Мы почти не разговаривали, пока Ника, зевая, не ушла спать.
— Еще бы полтора года… — застонала бабушка, уронив голову на руки, — и все, и забыли бы про жребий. Ох, лучше бы я тогда еще, как Маша, сама в бассейн прыгнула, не успев полюбить… Внученька, доченька, сердечко мое…
Старая она теперь стала, совсем внезапно старая.
Я сказал ей, что я хотел бы сделать.
— Только я не знаю как, — сказал я.
— Неужели ты думаешь, что за сотни поколений, предающих своих детей, никто не пытался? Я — историк. У меня архивы, дневники… Его нельзя убить, Кирюша. В человеческом теле он бессмертен, залечивает любые раны. А демон… Демона ты видел. Он сам — оружие, страшное и смертельное. Ничто, сделанное человеческими руками, его не возьмет.
— Убить бога, — пробормотал я, подумав о папе — как он в трусах бежит по райским холмам, высматривая врага и злобно щурясь. Выворачивает к реке — и спотыкается, ахает, потому что по воде к нему идет мама — молодая, радостная. И они обнимаются, и плачут, и смеются тоже.
— Я бы, думаешь, свою жизнь на Никину не обменяла? — сказала бабушка. — Но нельзя. Не по правилам. Семейная честь…
И она выругалась так грязно и замысловато, что я расхохотался и никак не мог остановиться. Бабушка тоже подхватила, и мы смеялись до истерики.
— Через три дня, — сказала бабушка, когда снова смогла дышать. — В воскресенье. Я ее провожу, довезу, и, наверное, мне и хватит тоже. Пора-не пора…
— …иду со двора.
Я уехал утром, не попрощавшись. Мне надо было подумать.
Я взял один из Аниных «мерседесов», она сказала: «Да любой», я выбрал синенький.
— Слушай, Кир, не дури только, — конечно, она знала, она все знала. — Я вернусь через неделю, поговорим. Дождись!
Камера мигнула зеленым, высокие кованые ворота открылись. Вокруг было красиво той особенной весенней красотой, которая сама есть обещание, радость, бессмертие. Почки на березах были как пули, на каштанах — маленькие бомбы, которые вот-вот взорвутся новой жизнью.
Внизу, в холле, было много людей — я почти никого не узнавал, потому что много лет не бывал на семейных сборищах. Кто-то вырос, кто-то постарел.
— Кирилл? — дернула меня за рукав высокая, чуть полноватая девушка. — Ты что же тут… Ты зачем? Узнаешь меня? Я — Зоя, Зоя Ермолаева. Анина младшая сестра. Ты со мной еще «Муху-Цокотуху» когда-то разучивал.
От нее пахло тонкими дорогими духами. Ее кожа была как персик. Она казалась даже младше своих восемнадцати лет и воплощала все самое лучшее, что ждало меня в жизни — здоровье, красота, богатство, путешествия, яркие впечатления — сколько смогу переварить, ну и любовь, возможно даже искренняя и страстная, почему бы и нет.