Шэйрад вышел из дома, некогда бывшего резиденцией тана Ульрифа. Вокруг толпились мерзкие жалкие людишки, сжимая свои нелепые деревяшки. Наивные смертные, такого, каким он стал, дрекольем не убить. Ааа, как больно. Кровь! Крови!
Короткие взмах руки, и дом справа развалился, придавив укрывавшихся под его крышей, взмах в другую сторону – такая же судьба постигла хижину напротив первой. Крестьяне побросали оружие, но Шэйрад не успокоился, пока не разнес половину улицы и, вдобавок, не поджег обломки.
–Вы посмели противиться мне! В стране введено военное положение, и вы будете наказаны по законам военного времени.
Арбалетчики, толпившиеся за его спиной, дали залп по толпе – те, кто стояли ближе всех, упали. Подбежавшие солдаты выхватили из толпы людей наугад и привязали к заранее заготовленным и понатыканным по всему городу столбам. Тут же их охватило необыкновенно высокое бездымное пламя, запахло горелым мясом.
Шэйрад приблизился к Мышу еще на несколько шагов.
–«Пора». – решил наемник.
Нож вылетел снизу, из-под длинного плаща, вращаясь полетел к цели…и рассыпался.
–Черт! – выругался Мышь, забыв осторожность и выпрямившись, – Я же прямо в лоб попал!
Гор заревел, подумав, что начался бой, закрылся круглым щитом и приготовил бастард.
Шэйрад их узнал. Мстительная усмешка искривила его черты. Руки его протянулись, словно зовя. Наемников неизвестная сила рванула вперед и вверх. Они замерли в двух футах перед черным рыцарем и на полтора фута выше. Умудрившийся не выпустить меч Мышь ткнул его острием, но клинок рассыпался так же, как и нож до того, не оставив ни следа на коже бывшего ворлока.
Да, это были они. Те, кто убивал его друзей. Точнее, тех, кого он НАЗЫВАЛ друзьями. Естественно, о дружбе настоящей речи и не было. Те, кто причинил боль ему самому. И теперь настал черед им самим испытать и понять, что такое настоящая боль.
Ни Мышь, ни Гор не смогли сдержать крика, да и никто бы не смог. Тела их перекорежила страшная судорога. Казалось, боль поселилась в каждом миллиметре, каждой клеточке тела. Потрескалась кожа, обнажив мясо, кости словно перемалывало огромными жерновами, слезали и отваливались целые слои кожи, из глаз, ушей и носа потекла черная слизь. Магия причиняла неописуемые пером по пергаменту страдания, мешала провалиться в спасительное забытье, но она же не давала умереть, поддерживала жизнь в двух наемниках, на свою беду взявшихся за вроде бы легкий контракт. Их глаза налились кровью и выпучились, едва не лопаясь или не вываливаясь из глазниц, под черепами клокотал кипящий котел… Муки прекратил женский, нет, девичий крик: