Я краем глаза замечал, как оборачиваются на Вику посетили кафе, улыбаются одобрительно, пуфкают и олялякают. Впрочем, гадские французы смотрели на Вику не только здесь. Да и не только французы. Ловя бесконечные взгляды, обращённые на неё, я понял, зачем арабы придумали чадру. Ни разу не дураки.
— О, Barbara! — говорила Вика.
А я, не понимая ни слова, был уверен, что там про страстные объятия и поцелуи, и дождь… Даже показалось, что она специально дразнит меня — столько сексуальности было в этих чёртовых французских стихах, в её тихом голосе и ритме строчек! Или дело в вине за хренову тучу евро? Не важно. Сдержаться, чтобы не поцеловать её, было всё труднее. Я вызвал водителя смской.
Она замолчала и взглянула на меня вопросительно.
— Очень складно, — без всяких экивоков сказал я. И поторопил официанта с десертом. Сладкое меня обычно успокаивает и не даёт делать глупости.
Залитые шоколадом профитроли уничтожались почти в молчании. Вика о чём-то задумалась, я не мешал. А то начнёт ещё один эротичный стих или позволит себе новые рассуждения о любви. Нам ещё работать вместе… Хотя бы до окончания переговоров. А я категорически против отношений на работе. Даже требую от всех строгости во внешнем виде, чтоб не отвлекали от процесса все эти женские штучки. В офисе им не место. С Викой вот разве что не удалось… Снова подумалось о ветре. И чтобы не сказать это вслух, я попросил счёт и набил рот шоколадом с чем-то белым и офигенно тающим.
* * *
За стеклянными стенами кафе гулял недетский холод. Вика поёжилась и запахнула куртку. Я придержал дверь перед пожилой дамой в чёрном лапсердаке и смешной шляпке. Не дожидаясь меня, Вика сделала пару шагов вперёд и вдруг споткнулась о ножку кем-то небрежно отодвинутого уличного стула.
Я рванул к ней. Схватил в охапку, не позволив упасть.
— Извините, я растяпа, — пробормотала Вика, глядя мне в глаза.
Такая тёплая. Такая лёгкая. Такая красивая. Чуть хмельная. В моих руках.
Я склонился и поцеловал её.
Его ладони поддержали мою спину. Я оказалась так близко к Михаилу, что больше нельзя было уверенно сказать, чем меня сносило сильнее — дурацким стулом под ноги или электричеством, пляшущим в теле под его взглядом. Я извинилась, сама не знаю, почему. Он чуть склонился и… объял мои губы своими.
А-а, что он делает?! Переборщила с режимом мгновенной разморозки?! Я не хотела… — вскричал разум. А сердце вспыхнуло, словно в него попала искра. И запело, будто только так и было правильно. Мысли потерялись, веки закрылись сами.
Его губы были такими тёплыми, нежными, руки касались волос и спины так ласкающе и трепетно, что стало всё равно, что целоваться секретарше с боссом — это моветон. Он прижимал меня к себе, и было не разобрать, где заканчивается моё «Я» и начинается его; где небо и где земля — я кружилась между ними, одновременно бестелесная и очень живая. Когда он оторвался от меня, захотелось ещё. Но я смущённо пробормотала, не зная, куда спрятать глаза: