, часто с тайком висящими на хвосте охранниками, которым не нравилось, как мы выглядим. А иногда ходили в кино.
Мы были счастливы – потому что были свободны. Потому что были вместе, потому что наш город ослепителен, если не думать о школе. Дети большого мегаполиса, мы учились создавать близкий круг общения.
Я проводила много времени с одноклассницей Сантитой Джексон. Она садилась в автобус спустя несколько остановок после меня и вскоре стала одной из моих лучших подружек в старшей школе. У Сантиты были красивые темные глаза, полные щеки и образ мыслей мудрой женщины уже в шестнадцать лет. В школе она записывалась на все кружки и в каждом из них умудрялась преуспеть. Сантита носила юбки, когда все остальные ходили в джинсах, и обладала таким чистым и мощным голосом, что несколько лет спустя стала бэк-вокалисткой Роберты Флэк[71]. А еще была в ней какая-то глубина, и это мне нравилось больше всего. Как и я, она могла дурачиться в компании друзей, но наедине мы становились серьезными и сосредоточенными, двумя девочками-философами, которые пытаются решить жизненные загадки, большие и маленькие. Мы часами лежали на полу в ее комнате на втором этаже белого тюдоровского дома в Джексон-парк Хайленд, обеспеченного района в Саутсайде. Мы обсуждали, что нас раздражает, в чем смысл жизни и что мы понимаем или не понимаем о мире. Сантита внимательно слушала и давала проницательные советы, и я старалась не отставать.
Отец Сантиты был знаменитостью, и этот факт определял всю ее жизнь. Она старшая дочь преподобного Джесси Джексона[72], баптистского проповедника и набирающего силу политического лидера. Джексон тесно сотрудничал с Мартином Лютером Кингом-младшим[73] и сам стал известен на национальном уровне в ранних 1970-х как основатель политической организации под названием «Операция PUSH», выступавшей за права бедных афроамериканцев. Ко времени нашей старшей школы он стал настоящей знаменитостью – харизматичный, с хорошими связями и в постоянном движении. Джесси Джексон разъезжал по стране, гипнотизируя толпы афроамериканцев громкими призывами стряхнуть унизительные стереотипы гетто и заявить свои давно подавляемые права на политическую власть.
Он проповедовал безудержную давайте-сделаем-это самореализацию. «Нет – наркотикам, да – надежде!» – взывал он к людям. Он брал со школьников обещание каждый вечер выключать телевизор и посвящать два часа домашним заданиям, а с родителей – обещание участвовать в жизни детей. Он боролся с ощущением провала, которое захватило множество афроамериканских общин, побуждая прекратить жалеть себя и взять ответственность за свою судьбу. «Никто, ну никто, – кричал он, – не беден настолько, чтобы не мочь позволить себе выключить телевизор на два часа!»