— Фенек?
Уверена, что произнесла это шепотом, и между нами несколько метров, так что услышал бы только человек с идеальным слухом, но он скашивает взгляд, немного разворачивает корпус.
Карие глаза смотрят секунду с облегчением, потом — щурятся до колючей злости.
— Женщина, ты упрямая… глупенькая!
— А у тебя ветрянка, — чуть не плачу я.
Кто-то там наверху, может быть, судьба, в эту минуту очень громко надо мной смеется, потому что пока я жадно, как голодая, как умирающач от жажды разглядываю Андрея, голову противно стягивает одна единственная мысль.
— Что-то не так с моей ветрянкой? — Андрей поворачивается всем телом, делает шаг ко мне и останавливается с таким мученическим выражением лица. — Йори, пожалуйста… — Сглатывает и нервно усмехается. — Пожалуйста, скажи, что ты переболела этой заразой, и я могу до тебя дотронуться. Просто дотронуться, четное слово.
Наверное, со стороны я похожа на ребенка, прилипшего к витрине со сладостями, которые нельзя купить даже за все деньги мира. Меня словно простреливает навылет, и звук из горла похож на болезненный стон.
— Я не болела ветрянкой, Фенек, — и эти слова тоже едва слышны.
Это больше, чем издевательство.
Андрей прикрывает глаза, стоит так несколько секунд и, в конце концов, обреченно опускает руки, так что переброшенное через предплечье пальто почти касается пола.
— Это… пи… — Он кашляет, заглушая и так понятную грубость.
— Меня в детстве к кому только не подсаживали, чтобы подхватила вирус, — скороговоркой тараторю я, боясь оторвать взгляд от темных глаз, которые в реальности кажутся ярко-карими, насыщенными, как дорогой черный чай. — Но вирус меня тогда не взял.
И это очень странно, потому что я чуть не с пеленок была очень болезненным ребенком и переболела всем, чем только можно. Кроме проклятой ветрянки.
Господи, а что на мне надето?!
Я думаю об этом в тот момент, когда замечаю, что Андрей медленно скользит взглядом по моим «дутикам» с дурацкими снежинками, поднимается к коленям, бедрам, животу и останавливается на груди. Если бы я знала, что именно сегодня встречу мужчину своей мечты, то одела бы что-то более приличное, чем любимые, но порядком потертые джинсы, простой белый свитер и черную «парку» с искусственным мехом по капюшону.
— Прости, я не знала… то есть, у меня есть… я думала…
— У моей любимой выдумщицы кончились слова?
Его голос меняет оттенок: становится темнее, ниже, растекается по мне, словно перченая карамель. Хочется потрогать свои губы кончиками пальцев, хочется узнать, что бы я почувствовала, если бы Андрей сказал это почти прикасаясь к ним.