Среди войска выплата жалованья стала поводом к розыгрышам и шуточкам: жены проталкивались вперед за мужниными деньгами, а потом выходили опять, уже за своими; невезучим же, которые отсутствовали – Дэниела Фейвора, например, не оказалось на месте, когда его вызвали, – помогали товарищи, кричавшие: «Он хочет, чтобы все раздали бедным!»
Вскоре после него выяснилось, что нет и Гельфреда, главного охотника и офицера войска, лица высокооплачиваемого и потому всегда пригодного для забавы.
Уилфул Убийца, имевший подлинное имя и уже забравший свое жалованье, ухмыльнулся соседу.
– Ни одного ихнего разведчика в строю, – сказал он. – Не так уж я давеча ошибся! Кто-нибудь наверняка прикарманит их денежки.
На Ханнафорде расчет прервался, и слуги с подносами раздали всем присутствующим по доброй чарке сладкой и крепкой мальвазии. Мегас Дукас вскочил на стол и поднял свою; все собравшиеся во дворе, включая студентов, воздели кубки в ответ, и Мегас Дукас гаркнул:
– За императора!
Ему вторили двенадцать сотен глоток.
Императорские слуги унесли кубки – из красной глины, с имперскими венцами из оливковых листьев, и расчет, возобновившись с Ханда, Артура, конного лучника, дошел до Зирагонаса, Дмитриоса, страдиота. Солнце садилось, воздух бодрил, и двор был набит глубоко удовлетворенными солдатами.
В согласии с установленной традицией Дмитриоса Зирагонаса – приятного вида румяного мужчину с огненно-рыжими волосами и последнего в списке – приветствовала по выходе из строя старейшая спутница войска Старая Тэм, окруженная толпой детворы. Она обвила его руками, не успел он и оглянуться да воспротивиться, ибо был родом из морейской аристократии и не привык к выходкам, которые в Альбе сходили за шутки. Он не был готов к тому, что она сунет руку в его карман, и в равной степени – к ее поцелуям, тогда как сорок ребятишек завопят, называя его «папулей» и требуя денег.
– Мой сладенький, – каркнула Старая Тэм. Она улыбалась, как беглая сумасшедшая, и облизывалась. – Такой молоденький! – гоготнула она. – Мне, милый, нужен твой самый сладкий кусочек…
Схоларии, среди которых Зирагонас слыл важной и видной птицей, глупо смеялись, пока несчастный отбивался от старой карги и детворы, а те играли свои роли столь убедительно, что менее черствое сборище пробрал бы озноб.
Зирагонас испарился, как только вырвался из их хищных рук. Он панически отступил в ряды товарищей, где и притаился, а после ему пришлось вытерпеть общий хохот, когда Старая Тэм воздела его кошелек, аккуратно срезанный с пояса.
– Кусочек-то у меня, милок! – завопила она.