Когда мы вошли через южные ворота в поселок, в нос ударил запах навоза. Тут уж я не смог сдержать любопытства и чуть-чуть приподнял капюшон.
На извилистой улице стояли тесно прижавшиеся друг к дружке старинные фахверковые[1] дома из кирпичей и бревен, выкрашенных в тускло-красный, как кровь, цвет. Крыши поросли густым мхом. Почти из каждой печной трубы поднималась тонкая нитка дыма.
Сады утопали в цветах: жимолость, васильки, маргаритки. На одном клене висели качели, сделанные из мешка и двух веревок. На посеревших, потрескавшихся табличках у калиток были написаны имена хозяев: Золотая Щетина, Земляная Нога, Жирная Шея.
— Опусти сейчас же капюшон, пока тебя никто не заметил! — прошипел Трине. — Ты что, не понимаешь?
— Прости, — буркнул я. — Трудно удержаться, очень хочется все рассмотреть.
— Еще труднее будет объяснить, почему у тебя нет рыла, — проворчал Трине.
Я поднял руки, чтобы хорошенько натянуть капюшон, так что на время перестал следить, куда шагаю, — и тут же в кого-то врезался. У незнакомца были грязные копыта и жирное пузо — такое толстое, что выпирало в прореху между штанами и курткой, словно бледное щетинистое тесто.
— Не видишь, куда идешь? — проревел толстяк, в которого я врезался. От него разило потом и навозом.
— Да, то есть нет. Я тут запутался с капюшоном, — пробормотал я, а сам подумал: хорошо, что этот вонючка не обратил внимания на мои руки! Я отступил в сторону и хотел обойти его, но он вытянул вперед копыто и остановил меня.
— Что надо сказать?
— Когда?
— Что надо сказать, если шел, не разбирая дороги?
Трине, не заметив, что я остановился, уже успел пройти немного вперед и теперь поспешил вернуться.
— Надо извиниться, — подсказал он.
— Ах да, конечно. Извините, пожалуйста.
Я снова попытался улизнуть, но толстяк пнул меня копытом:
— А капюшон почему не снимаешь?
Я не знал, что отвечать. Противно стоять вот так и получать пинки от того, кого и разглядеть-то как следует не можешь, а знаешь только, что это какой-то вонючий верзила.
— Солнце сегодня больно припекает, — снова подсказал Трине и потянул меня: — Пойдем!
— Ну нет! — рявкнул вонючка и снова пнул меня. — Не такое оно и яркое. Что-то тут не так, — пробормотал он, не спеша заправляя жирный живот в штаны. — Что это у тебя за куртка?
Сначала я не понял, о чем речь, но тут заметил, что воротник моей пижамы торчит из-под плаща.
— Обыкновенная куртка, — сказал я.
— Ничего себе обыкновенная! — гаркнул толстяк. — В наших краях таких не носят. Кто ты, собственно, такой? Может, спартан?
— Никакой он не спартан, — вступился за меня Трине. — Слово даю. Да отпусти уже нас!