Света вздохнула:
— Ни разу в жизни живого генерала не видала. Только в кино, а там артисты переодетые…
— А я увижу! Скоро… Вот паспорт получу и поеду. — Таня закинула руки за голову. — Он меня уже пригласил к себе, адрес дал. «Жду в любое, говорит, время».
И тут Света, обычно охотно прощавшая подруге ее слабость, не выдержала:
— Да кто ты ему? Нашему забору двоюродный плетень? «В любое время»!
— Я, что ли, кто? — высокомерно отозвалась Таня. — Невеста, вот кто! А еще я коней люблю.
Она вспомнила пьяненького одноглазого сторожа, духоту и сумрак его сторожки, «Родную речь», частый гребень, будто бы сделанный из хозяйственного мыла, и запах редьки. Он снова появился у нее во рту. И Таня таинственно улыбнулась в синем полумраке.
Снаружи по оконному стеклу беззвучно стучала какая-то черная петля. Таня долго и напряженно вглядывалась в нее, пока не догадалась, что это телевизионная антенна, которую починил сегодня веселый кларнетист. «С телевизором все же веселей станет», — со вздохом подумала она. Собственное не очень складное вранье перестало вдруг казаться ей правдой. Стало грустно и горько, а тут еще Светка, засыпая, начала шумно дышать, и от этого сделалось еще горше и грустней.
— Свет, а Свет! — испугавшись одиночества, позвала Таня. — Не спи! Слышишь, Свет?
— Ну? Чего тебе? — Света недовольно оторвала всклокоченную голову от подушки.
Таня спросила:
— А если написать ему письмо? Вот взять и написать. Как Татьяна!
— М-м… — задумалась добрая и сонная Светка. — Письмо? Какое еще письмо?
— Письмо… ну, признаться… Я вас люблю — и все такое. Как Татьяна у Пушкина. А? — повторила Таня, упрямо, как за спасение, цепляясь за литературу. В совпадении имен ей виделось нечто непростое, какой-то намек, знак…
— Зачем? — вяло удивилась Света. — Спи лучше давай. Вот завтра увидишь его, все и скажи!
— Нет, так не годится…
— Да дадите вы спать, в конце-то концов?! — неожиданно и отнюдь не сонным голосом воскликнула Галя. — Ночь, а они шепчутся, шепчутся… Мухи!
Подруги притихли. Света скоро уснула, засопела тихонечко, а Таня долго лежала с открытыми глазами, уставив их в высокий потолок. Ни о чем особенно она не думала, ей просто не спалось. И было зябко. «Тоже мне одеяло, — ворчала она про себя, — ни капельки не греет!»
Потом в спальне внезапно вспыхнул свет. Он ослепил Таню, но, закрывая глаза, она успела заметить на пороге воспитательницу Людмилу Александровну без очков и директора детского дома, который вращал в руках мокрую кепку. С цветастого, обвисшего зонта Людмилы Александровны щедро капало на пол.