Дайнека снова вмешалась:
— А почему бижутерия? Ведь мы говорим о монетах.
— А у него не только монетки были. Гребешок, витой браслет с головой льва да резные бляшки. Думаю, от жены досталось. Монеток было всего две или три.
— И он все продал?
— Продал. Жрать было нечего. Глебушка все повторял: жалко, да делать нечего. Он это добро в комнате под половицей держал. Я как-то подглядел, как он туда бижутерию прячет. Назавтра заглянул — нет ничего. Потом смотрю, опять появились: бляшки, жестяная тарелка и фигурка — мужик на коне. Я без спросу не брал. Покормит, нальет — и ладно. Но что характерно: потом какой-то дурак в его комнате пол проломил. Я говорю: иди, Глебушка, спи у меня. А он мне — нет. Привык, говорит, к своей комнате. Гляди, говорю, по пьянке в темноте провалишься в дыру и шею сломаешь. — Шнырь безнадежно махнул рукой: — Да где там! Интеллигенция…
— Велембовский рассказывал о себе? — спросил Вячеслав Алексеевич.
— Про жену Галю вспоминал.
— Вы сказали, что монеты и бижутерия принадлежали ей…
— Это я так, предположил. Иначе откуда у мужика гребень бабий возьмется?
— Может, украл?
— Не-е-ет! — Шнырь ожесточенно помотал головой. — Глебушка не из этих. Чужого не брал. Интеллигенция…
— О чем еще он рассказывал? — спросила Дайнека. — Про родителей говорил?
— Убили их, когда он был малолеткой. И, что характерно, под самый Новый год это случилось. — Шнырь вздохнул. — Вот тебе и весь хрен до последней копейки.
— Его, кажется, подозревали в убийстве… — начала Дайнека.
Вячеслав Алексеевич тут же ее спросил:
— Тебе откуда это известно?
Она ответила:
— Потом расскажу, папа. — И снова обратилась к Шнырю: — Об этом говорил Велембовский?
— Рассказывал, что, когда вернулся домой, родители были мертвыми. А он же — пацан, ему показалось, что отец еще дышит, он выдернул из него нож. В крови перевозился, на рукоятке отпечатки оставил… Говорил, что чуть тогда с ума не сошел. Пацан все-таки был. Так его же потом и обвинили. Сначала в убийстве, а потом в соучастии. Придумали, что, дескать, он убийцам дверь сам открыл. Если бы не друг отцовский… Фамилию как сейчас помню — Благовестов. — Шнырь опять расплылся в улыбке. — Фамилия — благостная. Он, этот друг, сказал на следствии, что будто бы после катка Глебушка к нему заходил. Они жили на одной площадке в этом же доме.
— Откуда знаете?
— Мы к нему ходили еще до Пасхи. Жрать было нечего, Глебушка денег у него попросил.
— Благовестов еще жив? — удивилась Дайнека. — Сколько ж ему лет?
— Отец уже помер. Сын — старик, еще старше Глеба.
— Значит, вы ходили к сыну Благовестова?