Следующим утром я встаю чуть свет. Господин Майзельс с сыновьями уходит в синагогу, я же отправляюсь на базар. И обнаруживаю, что пришла слишком рано. Ховлинов ещё нет. Жду, прохаживаясь взад-вперёд.
Наконец они появляются. Сначала до меня доносятся звуки Мироновой флейты и монотонные зазывные крики братьев: «Налетай! Покупай!» Сегодня от их воплей мои руки покрываются гусиной кожей, и до самый костей пробирает холодок.
Лениво пританцовывая и напевая, Ховлины выходят на площадь. Не поёт один Фёдор. Лицо грустное, словно потерял что-то.
Дождавшись, пока они не расположатся за своим прилавком, коршуном налетаю на Фёдора и хватаю его за грудки:
– Признавайся, что ты с ней сделал?
– С кем? – снисходительно ухмыляется он, но я вижу, как забегали его глазки.
– Не юли. С моей сестрой, разумеется.
– А что с ней? – Он оттопыривает губу, напуская на себя надменный вид.
– Если ты немедленно не признаешься, я…
– Ну, и что – «ты»? Что ты сделаешь? – долговязый Мирон кладёт руку на плечо Фёдору.
– Я всем расскажу, что в смерти Жени виновны вы, – в упор смотрю на Мирона, скрестив руки на груди.
– Так народ и поверит жидовке! – лыбится тот. – Вот уж насмешила так насмешила. Все вы, жиды, лгуны. Женя была несчастной заблудшей душой. Как и твоя сестрица. Мы к ним никоим боком. А насчёт девчонки поговори лучше со своими соплеменниками. Слыхал, вы, жиды, весьма изобретательны в использовании крови.
– Ах, ты, мамзер![52] – бросаюсь на него с кулаками.
Фёдор хватает меня за воротник, едва не повалив на землю.
– Грязная жидовка! – Он плюёт мне в лицо.
По моим щекам текут слёзы. Фёдор склоняется надо мной и шепчет в самое ухо:
– Найди меня попозже. Я помогу.
Во всеуслышание же произносит:
– Всё ваша жидовская шайка-лейка. Сестра-то твоя по красоте и уму стоит десятерых таких, как ты. Она не суёт свой нос, куда не просят.
Оттолкнув меня, Фёдор встаёт спиной к своим братьям.
Тяжело дыша, пячусь в полном недоумении. Наши с ним взгляды встречаются. «Найди меня», – одними губами повторяет он и вдруг похотливо облизывает губы, высунув длинный язык, точно хочет лизнуть меня. Братья дружно гогочут. Мирон фыркает и склабится.
Всю дорогу до дома Майзельсов я бегу сломя голову. Лицо горит от стыда, но в сердце теплится крохотная искорка надежды. Каким бы мерзким ни был этот Фёдор, я с ним встречусь. Если ему хоть что-то известно о болезни Лайи и смерти Жени, стоит рискнуть.