— Когда Христина ушла?
— Нынче днем. Жаль, что ты припоздал, вдвоем-то было бы вам сподручнее.
Филипп встал, надел шапку и повернулся к двери. Мария Семеновна встрепенулась, засуетилась.
— Да куда ты, Филипп Иванович, на ночь глядя? Отдохнул бы, поел горячего…
— Некогда мне, — строго ответил Иляшев. — Старый человек не объяснит — молодой век будет мучиться. Прощай!
— Все ты загадки говоришь, — вздохнула хозяйка. — Не пойму я тебя. Сколько годов знакомы, а ты все как чужой. Возьми хоть пирога на дорогу. Христина пекла. А она тоже мудреная: то торопится, то стоит, вот и хлеба на дорогу взяла мало.
Иляшев взял пирог, спросил:
— Когда Христина учиться уйдет?
— Ой, да нынче же! Как пароход на низа будет, так и уйдет. Я же тебе объяснила. То ехать не хотела, а тут вот — воднорядь собралась. Секретарь ее срочно заказывал, да пока к нам с новостью добежали, все сроки прикончились.
Филипп вытер мокрой ладонью лицо — очень устал в пути, — протяжно и трудно вздохнул, пожал жесткой и широкой рукой руку Марии Семеновны, поклонился, сказал:
— Прости, если когда обидел. И на будущее прости! — Поклонился снова и вышел.
Мария Семеновна покачала головой, пожалела ночного путника, подивилась его непонятной речи и долго еще смотрела с крыльца, как постепенно таял в темноте силуэт человека. Иляшев шел вдоль берега, будто торопился перегнать буйную бегучую воду. Вдруг остановился, крикнул:
— Начальница здесь не была?
— Это Варвара Михайловна? Нет. А разве она с приисков вышла?
Иляшев не ответил. Он усмехнулся про себя, глядя в темную воду. Такая же темная вода была перед Христиной, и ничего не видела девушка в ней. Зла, очень зла была на Христину начальница, если даже не сказала, что уходит с ее дороги. И охотник прибавил шагу.
Он и на самом деле торопился перегнать бегучую воду. На рассвете он увидел первый плот на посиневшей реке: восемь связанных бревен, стог сена на них, огонек на глинобитном основании, человека у огня.
— Эй, на плоту! — крикнул Иляшев.
— Живы на плоту! — отозвался человек.
— Диковинку не обогнали?
— Она меня обогнала на плесе, ночевать не осталась. Куда торопишься, Филипп Иванович, подойди к мыску, я тебя на плот возьму.
— Вести несу, бежать надо.
— Ну, ин мир доро́гой!
— Прощай!
Плотик остался позади, но еще долго видел его Иляшев, взбираясь на голые скалы. И бранил себя, что совсем разучился ходить. Даже добрая весть не прибавляет силы.
На Чувале он узнал, что Христина еще вчера уехала на катере леспромхоза в нижний город, — там ее ждут учиться. Заметив, как потускнел лицом старик, люди забеспокоились, не случилось ли чего в верховьях, не надо ли что передать Диковинке. Кто-то вызвался спуститься на Велс, к телефону, передать весть, — долог ли путь в сорок верст для доброго человека!