Туман крался по земле, мягко кутая кусты и деревья, осторожно скользя по глади озерца… драконов он окутывал не сразу, сначала робко обтекая по бокам, тая рядом с ноздрями, потом смелел, поднимаясь волнами, и накрывал с головой, оставляя вместо живых гор только размытые темноватые пятна.
Он плыл мимо спящей под навесом Мариты, заботливо укрытой деревенской рядниной (и связанной — тоже бережно и заботливо). Спала она глубоко и спокойно, не чувствуя боли, не видя снов — как спит смертельно уставший человек…
Крался мимо Тира, который уже успел и поспать пару часов, и проснуться. И сейчас размышлявшего над тем, что делать, если Дан все-таки не объявится в снах. Его не могли взять под контроль быстро, не такой он человек, но могли просто не давать спать — если «закладка» растрепала орденцам про этот способ связи. Как его тогда искать?
Кружил вокруг Клода, игриво трогая холодными клубами. Напрасно стараясь, кстати, потому что туман лекарь не любил. В родной Улеве всякий знал, что белая пелена часто несет с собой кашель, легочные хвори и одышку. А уж туман, перемешанный с дымом, и вовсе беда. Может, потому сейчас и дышать-то как-то… затрудненно. Это не тревога, это просто туман. Скорей бы в сон, но его очередь только через два часа. Может, они все-таки неправильно распределили время? Шансов на то, что Дан будет спать этой ночью, не особо велики — на общем обсуждении, глядя в сторону, Тир сказал, что орденцы наверняка захотят пленного… расспросить. Поэтому пусть первой поспит Латка… а потом уж остальные. Чем ближе к рассвету, тем шансы выше. Может, и так, ведь ни Лата, ни Тир Дана не увидели…
Неужели и правда допрашивают?
Туман накрыл и Латку, замершую — ноги подобраны, руки обнимают колени — рядом с Маритой. Она редко плакала, ведь проку от слез никакого, разве что глаза красные потом… От слез синяки не пройдут, отец не подобреет. Но изредка, когда на душе совсем уж тяжко… как сейчас. Она так надеялась, что Дан окажется там, во сне, что с ним… что он… а его не было. Не было. И плохо ей стало от этого, до того плохо, что она совсем не удивилась, когда на коленках, обтянутых серой материей, стали расцветать темные звездочки…
— Не плачь…
Ой. Девушка быстро прижала к ладошки к лицу, растирая мокрое по щекам.
— Син? Ты же спать должен?
— Проснулся, — вздохнул южанин.
И… и что? Латка забыла дышать. Что ж Син молчит-то?
— Нет его там, — виновато проговорил Син. — И Мариты нет. Только не плачь, пожалуйста, Лата…
Нет его. Нету…
Что-то ворохнулось в груди. Горькое, острое, почти невыносимое, настолько, что совсем неважно стало, будет ли прок от слез. Просто невозможно стало ни смотреть, ни говорить, ни думать — она уткнулась в рубашку Сина, закусила пальцы, зажмурилась… и почти задохнулась, и когда в белой вспышке, вдруг полыхнувшей перед глазами, мелькнуло удивленное лицо Дана… а потом погасло вместе с сознанием.