Я резко изменил намерения спеть революционную, пафосную песню. Слишком самоуверенно вёл себя этот бывший Таганский сиделец.
— Просидел год в одиночной камере, с тысяча восемьсот девяносто второго по девяносто третий, а держит себя как английский джентльмен, — вспомнил я его биографию.
Затянул соответственно, предварительно настроив привычную во всех домах семиструнную гитару:
Цыганка с картами.
Дорога дальняя.
Дорога дальняя.
Казённый дом.
Быть может, старая.
Тюрьма центральная.
Меня, парнишечку.
По новой ждёт.
Припев:
Таганка, все ночи, полные огня.
Таганка; зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант.
Погибли юность и талант.
В твоих стенах.
Я знаю, милая.
Больше не свидимся.
Дороги разные
Нам суждены.
Опять по пятницам
Пойдут свидания
И слезы горькие
Моей родни.
Пел детским голоском, максимально жалобно. Почти как побирушки на вокзалах. Как раз под конец исполнения, видимо заслышав звук гитары, появилось семейство Половцевых.
— Какой приятный голосок, — закончив аплодисменты, комментировал отец Нади.
Дед подхватил немного осуждающе.
— Для такой симпатичной молодой девочки очень печальные слова.
Мама, обрадованная приездом дочери, почти потребовала.
— Ты должна спеть что-либо боевое и смелое.
Поняв, что свою неожиданную функцию знакомства с профессиональным революционером, капиталист Половцев выполнил, решил спеть уже для Красина.
Вихри враждебные веют над нами.
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами.
Нас ещё судьбы безвестные ждут.
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело.
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.
На бой кровавый.
Святой и правый
Марш, марш вперед.
Рабочий народ.
Мрёт в наши дни с голодухи рабочий.
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей.
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей…
Последний куплет, самого крамольного содержания, не рискнул пропеть. Не дождавшись аплодисментов и каких-либо отзывов, скромно признал.
— Возможно эта песня слишком боевая и слишком смелая!?
— Извините, её пели в нашем городе ссыльные польские поселенцы. Они сказали, что она поётся уже пятнадцать лет. Наконец, Михаил Николаевич, сжалился, украдкой бросив взгляд на Красина.
— Песня как песня, — наиграно равнодушно развёл руками.
— Возможно не совсем детская и девичья, но вы ведь уже взрослые, — потрепал дочурку по кудрям парика, нечаянно сместив его на лоб.
Все взрослые забыли про недавнее исполнение, так как уставились на Надежду, привычным движением поправляющую парик. Она невинно взглянула.