Словом, вынесли вопрос на собрание. Коллектив был, в общем-то, хороший и – если женщин не считать – демократичный. Но – шеф! Главный редактор – то есть. Шеф был человек слова и дела. Очень конкретный. Скажет, например: «Тебе, Иванов, к Новому году выхлопочем квартиру. Раньше не обещаю, а к Новому году выхлопочем», – и точно: будет квартира. А скажет: «Что-то вы, милейший, в последнее время темпы снизили? Или лыжи навострили из редакции?» – значит, всё: упаковывай манатки по собственному желанию.
Так что шеф скомандовал: дать бой, отреагировать. За Савелия поэтому принялись всерьёз. Мужику за сорок, лысый уже, толстый, трое детей – а его песочат. Он, главное, и работник хороший был, оперативный. О нём редакционный поэт даже стишок сочинил: «Невзирая на объём, очень лёгок на подъём». И вот – на́ тебе. Подробности требуют: как, дескать, дошёл до жизни такой? Как докатился?
Савелий, конечно, попивал. Но аккуратно. Закроется в своей комнатушке, вывесит на дверь бумажку «Проявляю», вмажет сто грамм – и хорош. Ни за что по глазам не определишь.
– Ну, как докатился, – начал объяснять Савелий. – В буквальном смысле получается. Возвращался вечером от друга, подошёл к трамвайной остановке – а там толпа. Только я на подножку, а передо мной мужик какой-то попятился и столкнул меня. Я упал. И вдруг чувствую – берут под руки…
– А чего же ты не на своей машине?
– Так ведь именины у друга были.
– А-а-а, понятно. Врезал, значит, как следует.
– Да кого там врезал. Ну, запашок был, естественно.
Редактор постучал карандашом по столу:
– Прыглов, Прыглов!.. Не надо. За один только запах в медвытрезвитель не забирают.
– А вот взяли. Я им тоже: «Ребята, вы что?..» Меня же не эти… не милиционеры сняли, дружинники. Схватили за руки – два бугая – не вывернешься.
– А ты ещё вывернуться хотел? Дебош устроить? Хорррош!
– Да не хотел я выворачиваться! Просто к тому говорю, что здоровые, мол, бугаи…
Редактор опять карандашиком:
– Прыглов! Давайте без этого. Не усугубляйте своего положения. Бугаи!.. Народные дружинники – бугаи ему. На себя-то посмотри: ишь, худосочный.
Тогда Савелий заплакал.
Не притворно заплакал, по-настоящему. Он вдруг понял – худо дело: могут отнять «пушку». Ну, не в буквальном смысле, а репутацию. Вытурят из газеты – докажи потом. «Пушка» Савелия стреляла без промаха. Он опытный был парень: давал снимки и в родную «Вечёрку», и в «Молодёжку», и в областную газету. Снимал «маяков» производства, виды новостроек, но больше всего любил этюды. Поставит очередную свою подружку, даст ей в руки веточку сирени – шлёп! И готово – на другой день в газете появляется снимок: «В город пришла весна».