— Не очень, если честно.
— Это понятно, что тебе непонятно. Я и сам долго понять не мог. Почему я говорю: Бог и церковь существуют отдельно? Чем больше комментариев, тем меньше смысла в самом Писании. Комментарии убивают, подменяют первоначальный смысл, который был и без комментариев понятен старым людям. В своих проповедях Иисус часто обращался к притчам, в которых использовал пшеничное зерно. Так вот, если Бог — это пшеничное зерно, то церковь, священство, иконостасы, книги религиозные — это то, что добавляют к зерну, чтобы сделать религию как пирожок с повидлом, вкусной и привлекательной. Так гораздо приятнее кушать и переваривается легче. Чтобы народ приходил и жертвовал деньги, покупал атрибутику. Но вот сколько в этом пирожке от того первоначального зерна, от Бога? Что-то остается, конечно, но понять ничего уже нельзя. Ложкой меда бочку дегтя не сделать слаще.
«Странные вещи говорит, — размышлял тем временем сын. — Хотя ничего удивительного. Зачем ему деньги? Зачем возможности и перспективы? Комнату, какую-никакую, он купил. На еду, должно быть, хватает, а других устремлений в силу преклонного возраста у него нет. Вот и выдумывает всякие бессмысленные теории. Пытается объяснить собственную бездарную жизнь — ни бизнеса, ни семьи, ни детей. Друзья и те какие-то чокнутые. Прожил пятьдесят лет, словно не жил. Никогда не понимал его отвлеченных умозаключений. Жаль человека, искренне жаль». Хлебные крошки, застрявшие в растрепанной бороде отца, отвлекали и раздражали Эдика.
— Так ты сам-то веришь или нет?
— Верю, конечно, но верю в Бога безо всякой шелухи, — увлеченно, опасаясь, что сын в любую секунду потеряет интерес, продолжал несчастный отец, — в Бога единого и ношу его всегда с собой. В себе. В церкви служу, но в церковь как религиозный институт не верю. Там есть возможность, больше чем где бы то ни было, подумать о Боге и о себе, о народе и времени, в котором живу. Много грехов на мне, родной, боюсь, отмолить не успею, — он промокнул краем простыни намокшие глаза и благодарно улыбнулся. — Но знаешь, слышит меня Господь.
— И я думаю, что слышит. Ответь мне, ты счастлив?
— Сложный вопрос, сынок. Прежде надо определить, что есть счастье…
— А не надо ничего определять. Человек всегда знает, счастлив он сейчас или нет. По мне так: есть деньги — есть счастье.
— А я счастлив и без денег. Ты вот приехал, и любовь согрела меня. Чувствую, как каждая клеточка тихо поет. Смотрю в твои глаза, умиляюсь и радуюсь…
— Скажи, смог бы ты человека убить? — неожиданно спросил Эдик и, прищурившись, посмотрел на отца.