Андрей Семячкин лежал около развороченной землянки без ног. Он уже не дышал.
Вечером хоронили убитых.
Хмурилось небо, молчали горы. Над свежими могилами, перед притихшей ротой выступал парторг, открывая митинг. Рядом с могилой Семячкина была могила командира пулеметного взвода лейтенанта Алексеева, сбившего в этом бою самолет противника.
Не было лишних слов, суровые люди высказывали кратко искренние мысли, шедшие от сердца.
Под залпы винтовок тела умерших воинов были опущены в могилы.
Этот день из всех с начала пребывания на фронте был наиболее тяжелым для новичков. Они не могли найти успокоения. В землянке царила глубокая тишина.
Горе не вырывалось из сердца ни слезами, ни причитаниями, но ведь печаль, перенесенная молча, еще более глубока.
Гнедков нарушил молчание первым: он начал громко читать книгу, которая была у него в руках. Не то монотонное чтение, не то содержание книги, в которой рассказывалось о безмятежных радостях юности, возмутило Саржибаева, человека с мягким нравом, он дико закричал:
— Зачем читаешь? Зачем, а? Кончай!
Сергей, удивленно подняв брови, замолчал.
В правом углу уже восстановленной землянки, где обычно спал Андрей Семячкин, сейчас сидел новый солдат, курносый, веснущатый Николай Лалетин. Он оказался очень приветливым и разговорчивым. Лалетин рассказывал молчаливому Копылову о сестрах из госпиталя, откуда он только что прибыл.
Вдруг на середину землянки вышел Саша и глухо спросил:
— Мне непонятно, почему на митинге никто не обмолвился ни одним словом о Семячкине?
Все повернули головы в сторону говорившего. Саржибаев воскликнул:
— Почему, а? Нехорошо! Живые должны помнить павших. Нехорошо!
Обитатели землянки так были взволнованы вопросом Матросова, что не заметили, как в землянку вошел старшина Соснин. Услышав восклицание Саржибаева, он сделал два шага вперед и медленно заговорил:
— Для Родины дорога жизнь каждого ее сына, это верно. — Все молча оглянулись на него. — Но трижды дороже жизнь того, кто умело воюет, оценивая свою жизнь, как частицу победы отчизны.
— Семячкин никаких проступков вроде не сделал! — возразил Рашит.
Соснин, присев на выступ, грустно вздохнул:
— Ты, Габдурахманов, не совсем правильно меня понял. Жизнь каждого из нас теперь принадлежит Родине. Меньше всего мы имеем права распоряжаться ею по своему усмотрению. Наши жизни состоят на вооружении Красной Армии. Поэтому солдат должен думать о том, чтобы принести как можно больше пользы стране. Больше уничтожить врагов перед тем, как уступить свою жизнь. Своей жизнью не дорожит только трус...