Петр Филиппович закрыл томик и встал. Он устало начал раздеваться. Кто-то осторожно постучал в стекло. Овчарка заворчала, подняв морду. Петр Филиппович накинул шинель и вышел. На крыльце стоял Матросов.
— Почему так поздно? Заболел? — спросил начальник.
Саша покачал головой.
— Нет!
— Так что же меня перед утром беспокоишь? Кто разрешил? — рассердился Петр Филиппович. — Дежурный знает о твоей отлучке из корпуса?
— У меня дело, — упрямо сказал Саша.
— Дело можно отложить до завтра!
— Вы должны меня выслушать! — и в голосе юноши прозвучала незнакомая нотка.
Петр Филиппович с удивлением и интересом посмотрел на него.
— Рассказывай!
Саша проглотил комок, подкатившийся к горлу, тихо начал:
— Я не могу скрывать от вас. Мы тогда были в подземелье, готовили подкоп, чтобы бежать...
Петр Филиппович крепко схватил Сашу за локоть.
— Говори быстрее, — сказал он. — Торопись! Где подкоп, где?.. Показывай скорее...
Саша устало произнес:
— Уже не надо торопиться. Мы постановили: не бежать. Разве сейчас можно бежать?
Петр Филиппович порывисто обнял мальчика и горячо сказал:
— Спасибо!
Саша радостно взглянул на него.
— Только не подумайте, что я пришел фискалить. Я от радости, что не убежали...
Утром Саша стоял у окошечка, выдавая для слесарного цеха инструменты. Он был необычно криклив и придирчив. Косой, его первый цеховой учитель, недоуменно спрашивал у ребят:
— Что с ним случилось?
— С Матросовым случилось то же самое, что и со всеми нами после двадцать второго июня, — добродушно улыбаясь, говорил Рашит.
Он был рад за друга.
В первые же дни войны Саша резко изменился: он добросовестно работал на фабрике, усердно занимался в школе. Записался в кружок самодеятельности и с Андреем готовился исполнить чечетку и танец моряков. В кружке бокса Саша начал с того, что брал уроки по тренировке пальцев. Многим казалось, что эта перемена пришла сразу. Митька Рыжий говорил сквозь зубы:
— Э, Матрос выслуживается. Я сразу увидел, что за гусь!
Даже Лидии Михайловне, опытному педагогу, казалось, что перемена в характере Матросова произошла внезапно:
— Неужели война так изменила наших ребят? — спрашивала она Ольгу Васильевну, когда они ночью возвращались в город, чтобы отдохнуть хотя бы до шести часов утра. — А если бы не война, ребята так и остались бы «трудными». Выходит, война с одной стороны великий воспитатель?
Ольга Васильевна соглашалась с ней только наполовину:
— Война — внешний удар по сознанию. А в перевоспитании «трудных», несомненно, сказалась вся наша система. Прекрасное ведь воспитывается годами, постепенно и лишь внезапно вспыхивает ярким огнем. Вот сейчас и проявилось это прекрасное…