«Яму» в посёлке Грибном в незаконном мире называли «Нормандия» — в честь знаменитой интернациональной эскадрильи «Нормандия-Неман». Держали её несколько глухонемых и казах Карл Григорьевич Исламбеков, которого в шутку прозвали Шарль де Голльевич — в честь покойного президента Франции. «Нормандию» окружал высокий кирпичный забор. Шашель нажал на кнопку звонка слева от массивных кованых дверей.
— Зачем звонок? — удивился Салфеткин. — Они же глухие!
— Во-первых, не все, — пояснил Шашель. — Шарль же нормальный. И ещё парочка ребят. А во-вторых, там, кроме звука, лампочки начинают мигать.
Ворота медленно раскрылись, и бандиты въехали во двор.
Встретил их глухонемой Боря — бригадир здешних умельцев. Он что-то начал объяснять, быстро размахивая руками, но Шашель прервал пустую болтовню:
— Да глохни ты, щебетун! Ты же знаешь, я по-вашему ни бум-бум. К Шарлю нас проводи.
Боря замычал и отрицательно замотал головой, а потом вдруг перекрестился.
— В церкви, что ли? — догадался Шашель.
Боря утвердительно закивал.
— У Пирата? — уточнил Шашель.
Боря снова подтвердил.
— Ну, пошли в гараж, — сказал бандит. — Там-то есть кто говорящий?
Немой опять радостно затряс кудлатой головой.
— Какая ещё церковь? — удивлённо спросил у Шашеля Салфеткин.
— Нормальная, — сказал Шашель. — Что ж им, нехристями ходить, раз неманы?
— Да как же они молятся? — продолжал выпытывать Салфеткин. — Они ж не слышат ни фига!
— Нормально молятся, — пожал плечами Шашель. — А как именно, не знаю — я к ним туда не заглядывал. Может, по губам у попа читают.
Церковь Иоанна Златоуста открылась в посёлке год назад. Вернее, она и прежде была, но когда неманы помаленьку стали вытеснять местную паству, захирела церквушка, а настоятель отец Феофан помаленьку спился. Так бы и сгинуть ей безвозвратно, кабы не новый настоятель — иеромонах Паисий.
В миру Паисий звался Павлом Орликом. Прошёл Паша обе чеченские кампании, во второй потерял левое око и комиссовался, хотя отцы-командиры предлагали ему остаться «поконтрачить»: десантура всё-таки, не баран чихнул… Одначе же Орёлик, как звали его браты-товарищи, твёрдо решил порвать с родимой армией на веки вечные. Стал бродить по матушке Расее, останавливался в монастырях, беседовал со святыми людьми, помогал восстанавливать обители.
На одном монастырском подворье во Владимирщине познакомился с седым кровельщиком по фамилии Белоголовцев. Надо же, как фамилия к волосам подходит, подумал Павел. Но ещё более подходило Белоголовцеву его имя — Герасим. Потому что на этот свет Герасим Белоголовцев пришёл глухонемым. Оттого и держался замкнуто, и в общении был тяжёл.