Одиночество стало единственным излишеством, на которое у Франсин не хватало ни эмоциональных, ни материальных ресурсов. Она скучала по Артуру – искренне скучала, – но в одиночку ей было не потянуть аренду квартиры: аспирантской стипендии с трудом хватало на жизнь.
Франсин попыталась сдать кому-нибудь вторую спальню, где у них с Артуром раньше был кабинет, и развесила по Кенмор-Сквер соответствующие объявления. Целую неделю, которой, казалось, не будет конца, ее квартира полнилась нервными панками, марафонцами, ирландскими католиками, фанатами «Ред Сокс», без пяти минут студентами, художниками с Форт-Пойнта и гроссмейстерами с Гарвард-Сквер. Ни один из кандидатов не понравился Франсин, все были какие-то не такие: слишком наглые, слишком напористые, слишком ненадежные. Пожилая женщина шестидесяти лет спросила, куда можно поставить ее коллекцию фарфоровых сов. Объективно красивый юноша с характерной южной самонадеянностью сообщил, что в целях экономии места готов разделить постель с Франсин. Когда она уже смирилась с мыслью, что будет платить за квартиру одна и весь год питаться консервами, ей подвернулась девушка, которая в лестном свете ее отчаяния выглядела практически идеальной соседкой.
У идеальной соседки была простодушная улыбка, широко расставленные глаза, а самое главное – поручители. Марла Блох тоже оказалась будущим психологом, как и Франсин, но только начинала учебу в аспирантуре. Обе приехали из Огайо. Марла родилась в Цинциннати и – поразительно! – ни капли не стыдилась своей малой родины. Она открыто признавалась, что ее обескураживают новоанглийские зимы, дурные манеры бостонцев и вся аспирантура в целом. Она облекала в слова мысли, которые Франсин никогда бы не посмела озвучить, дабы не утратить поверхностный восточно-побережный лоск: «Ну и книга – чувствую себя тупицей!», «Как приятно встретить землячку!» или: «Я не знаю, как пишется „амигдала“!» Причем она ведь была права: книги им задавали действительно зубодробительные, среднезападные манеры Марлы очень радовали, а латинское название крошечной миндалевидной области мозга в самом деле представляло из себя орфографическую загадку, – но Франсин давно научилась не говорить о таких вещах вслух. Марла Блох говорила что в голову взбредет – без малейших стеснений резала правду-матку, и ее раскованность приятно напоминала Франсин о доме.
Марла выписала чек на предъявителя для оплаты коммунальных услуг, и девушки пожали друг другу руки.
Если Артур даже Норт-Энд считал заманиловкой для туристов, то Марла в первый же день повесила на холодильник список – настоящий