Мари-Луйс занялась разного рода делами и распоряжениями, которые отдавала своим придворным, слугам и рабам дома властителя Нерика, а в горле все время комом стоял с трудом сдерживаемый крик. Еще недавно жила она в этом доме чистая, неоскверненная, приехавшая на священное поклонение. Была счастлива и довольна, что рядом преданный, всегда готовый исполнить любое ее требование Таги-Усак. И не из рабского подчинения, не по обязанности…
Да, но уже тогда колдовские чары сковали ее сердце… О боги, покарайте, кто виновен в этом!..
Велики муки твои, человек!..
Мари-Луйс не могла не сознавать, что при встрече с Таги-Усаком все существо ее наполняется нежностью и она прощает его, жалеет. Хотя жалеть ей надо прежде всего себя…
Страшная буря бушевала в душе царицы. Во гневе она порой проклинала себя за то, что выжила, спаслась. «Зачем это и для кого?!» — думала она, сгорая, как на костре, в огне своих тревожных дум и неуемной страсти…
Ворона, словно навечно поселившаяся на вершине храма, все каркала и каркала, предвещая лютую зиму. По улицам с лаем носились бездомные собаки.
Чего она каркает, эта ворона?..
В Нерике опять жили армяне, те, кому удалось спастись от беспощадной хеттской резни. Едва почуяв, что возвращаются свои, горожане стали выбираться из укрытий, где прятались, и ринулись к дому властителя Нерика, стали кричать, звать царицу.
— Мы умираем, будь милосердна, божественная царица наша, помоги нам!
Таги-Усак доложил, что армянам-нерикцам нечего есть. Но что можно поделать?.. А толпа безумствовала. И Арбок Перчу пришлось применить силу, чтобы всех разогнать.
— Царица, люди ждут от тебя помощи. Пожалей их, помоги! — взмолился Таги-Усак, опускаясь на колени перед своей госпожой.
— Кому-то надо и меня пожалеть, — раздраженно бросила Мари-Луйс.
И тут Таги-Усак уже решительно потребовал помочь народу.
Но царице сейчас все было противно — и алчущая, стенающая толпа, и Таги-Усак.
— Я одного желаю: чтоб тебя не было! Уйди с глаз моих! — она посохом со всей силой ударила его.
Таги-Усак схватился за плечо, из которого хлынула кровь и полилась на ковер.
Тут же сорвав с себя шелковый пояс, Мари-Луйс стала перевязывать его рану.
— Ты снова сняла свой пояс, Мари-Луйс?.. — прошептал Таги-Усак.
— Но не для того, чтобы усладить твою вожделеющую плоть. Не кичись былой близостью нашей. Не от твоей силы то было, а от моей слабости…
Царица заботливо перевязала ему рану и села.
— Какая же ты жестокая! — не без удивления сказал Таги-Усак. — Сама ранишь, сама и исцеляешь…
— Я жестокая?
— Да. Ты, царица! Не женщина…