— Благодарю, победительница!..
Мари-Луйс поразилась. В голосе этой потерявшей взрослого сына женщины не ощущалось боли и страдания. И глаза ее были сухие…
— Твой супруг очень жесток по отношению к моему мужу, царица армянская. Я очень тревожусь о своем повелителе.
— Неужто к нему жестоки? — удивилась Мари-Луйс. — Не думаю. Это исключено, царица. Его содержат с подобающим почтением, как царственного пленника. Я сама слышала, как мой супруг приказал своим военачальникам не допускать жестокости в отношении царя Мурсилиса и охранять его от наших воинов и жрецов, у которых к нему свой особый счет.
— А почему же нас не освободили и не дали уехать домой?
— Это я не позволила.
— Вот как? — вздрогнула хеттская царица. — Но ты ведь жила у нас в такой неге и холе? Больше того, по своей воле сожительствовала с царем Мурсилисом? И за все такая плата?..
— Неправду говоришь, царица. Отнюдь не по своей воле я все это делала. И не по доброте твой супруг содержал меня в неге и холе. Он насиловал мою плоть, раздирал мою душу и в оплату окружил меня роскошью…
Мари-Луйс предостерегающе подняла руку, не давая прервать себя.
— Благодаря вашей «неге и холе» я осквернена и раздавлена. Ни ты, ни твой муж, так и знай, больше не увидите своего Хаттушаша!.. И на троне вам тоже никогда больше не восседать!
Пленница бросилась в ноги Мари-Луйс со стенаниями:
— О, мстишь за себя! Бессердечная, жестокая тигрица!
— Да, мщу. Не просто за себя, а за оскверненную душу свою, за надругательство, за боль и страдания моей родины, причиненные твоим царем! Я просто не вправе забыть об этом.
— Но ты же расточала моему супругу такие ласки, изображала такую влюбленность?!
— Да, расточала, да, оскверняла свое тело. Но все это с целью обмануть его, одурачить, заставить вступить в бой с армянским войском. Я знала, что только такой ценой добьюсь его погибели и нашей победы! А ты, ты думала, мне нужен твой Мурсилис?.. Ха-ха-ха!.. Нет, милая. Я шла к своей цели после вашего вероломства в Нерике! Это я уничтожила вашего верховного военачальника! Я отравила моими ядовитыми стрелами…
Мари-Луйс оборвала себя. Не стала говорить, что и сына ее, Наназити, убила она. Бог с ней, и без того уже повержена. Перевела речь на другое, обещала содержать до конца жизни в полном благополучии и с должной почтительностью.
Про себя Мари-Луйс с горечью подумала, что в последнее время получает какое-то даже удовольствие от своей жестокости…
Почувствовав вдруг усталость, она отошла от распростертой на полу хеттской царицы и, распорядившись, чтобы пленницу накормили, дали хорошего вина и вообще были бы предупредительны, удалилась.