Было уже за полночь, когда вступили в город. Все прямиком направились в храм для жертвоприношения, а затем до рассвета пировали.
* * *
Всю ночь двери храма оставались открытыми. Никто их не охранял. Даже воины, из боязни темноты, не входили туда. Девять колонн высились перед входом. Днем все тут было украшено цветами и омыто водой священной реки Тер Мадон, вокруг били в барабаны, отгоняя злых духов, чтобы не проникли в Нерик.
Мари-Луйс не спалось и было очень беспокойно. Перед глазами стоял Таги-Усак и рядом с ним дочь Миная Нуар.
Из Мецамора астролог вернулся вроде бы довольный и гордый собой. Рассказал подробности встречи с престолонаследником, рассказал и о том, как, выполняя его приказ, отправил к нему одну из его сестер, которая должна стать женою мецаморского горнового. Мари-Луйс слушала все вполуха.
Сейчас, когда подозрения скребли ей душу, она молила богиню Эпит-Анаит, чтобы та освободила ее от дум о Таги-Усаке. Но похоже, что богиня отвернулась от нее, не внимает молитвам.
— О безжалостные боги!..
Мари-Луйс посмотрела на безмятежно спавшую девушку-приемыша, предназначенную в жертву этим безжалостным богам, и подумала: «Хоть ты помоги мне своей чистотою вырвать занозу из сердца!» Царица чувствовала себя безутешной и отринутой всеми изгнанницей.
Надежда вновь затеплилась в ней на исходе второго месяца паломничества.
Опять гремели барабаны, оглушая вся и всех, в хороводах кружились юноши и девушки с венками из белых цветов на голове. В веселье все перемешались: и армяне, и хетты. И были словно безумием охваченные.
Мари-Луйс, наблюдая это беснование толпы, все больше и больше преисполнялась негодования и решимости разрушить храм бога Шанта. Иного пути для пресечения зла больше нет.
Узколобый властитель Нерика не без опаски переступил порог покоев царицы.
— Там к тебе просится девушка, великая царица! — сказал он, опускаясь на колени.
— Кто она?
— Дочь медника Миная, божественная. Зовут ее Нуар.
Царица насторожилась:
— Что ей надо?.. Я, кажется, видела ее…
Мари-Луйс снова почувствовала себя одинокой и покинутой. И очень вдруг испугалась своего одиночества. Пусть придет хоть эта Нуар, которая сияет как свет… Которая… Пусть придет, если даже и с недоброй вестью. Может, немного развеет тоску…
— Скажи, пусть войдет.
Нуар, как подобало в такой день, была вся обвита белыми цветами: и на голове венок, и вместо пояса стан обхвачен гирляндой из цветов.
Она опустилась перед Мари-Луйс на колени, коснулась губами носка ее шитого золотом башмака. И в этот миг царицу бросило в холодный пот. «Неужели, — подумала она, — Таги-Усак предпочел мне эту дикарку?!»