Она помогла напиться и, заглянув в глаза, строго сказала:
— Не дурите. Вернитесь в постель. В этом вашем… геройстве никакого смысла нет.
Стрежницкий мотнул головой: вот еще, будут тут всякие ему указывать… пигалицы. Она же лишь вздохнула и стакан поставила на место. Вернулась в кресло. Села. Юбку приподнявшуюся было почти неприлично — еще немного и коленки видны станут — одернула.
— В последний ваш раз папенька даже не ругался. Стал мрачен. Ходил, бормотал что-то… и аманте своей от дома отказал.
— Что?
Не то, чтобы Стрежницкий полагал старинного приятеля столь уж далеким от обыкновенных мирских радостей, но вот одно дело аманту завести — одинокому генералу простительно, и совсем другое, чтобы взрослая дочь об этом узнала.
Она же рукой махнула.
— Бросьте… или вы как папенька, полагаете, что мне вечно будет пять лет? Я вижу. Она неплохая женщина. Вдова. Порядочная. И ему подходит. Я даже папеньке сказала, что буду совсем не против, если он сделает предложение.
Стрежницкий зажмурился, пытаясь представить выражение генеральского лица. Надо же… жениться на аманте…
— Если уж встречается лет десять, может перестать женщину мучить…
— А он?
— Раскричался… ему, между прочим, целитель велел беречься. Настой успокоительный прописал. Так он упрямый же… как некоторые. И не сверкайте тут глазом, на меня это не действует… в тот раз… я знаю, что пропали какие-то бумаги. И папенька велел срочно поменять маршруты, пароли… многое, что меняется только в особых случаях. А еще задержал троих, но их же после и отпустили. Велкуцкого вот сослали, но он точно не при деле был. Папенька просто случаем воспользовался… и правильно. Велкуцкий редкостной сволочью был, пусть себе в другом месте послужит.
Стрежницкий с трудом удержался, чтобы не выругаться.
Нет, он, конечно, понимает, что на заставах свои порядки, что городок маленький, на сплетни бедный и все на виду, однако же…
…Велкуцкого, к слову, отнюдь не ложно обвинили. Деньги он брал от соседей недобрых и действительно не за шелковый путь. Самолично опийное молочко перевозил, а с ним кое-что похуже, так что свои пятнадцать лет каторги милостью Его императорского Величества, он заслужил сполна.
Но девице-то, пусть и генеральской дочери, о том ведать — лишнее.
Она же усмехнулась.
— Папенька их разворошил… не смотрите вы, право слово, граница же, там без шпионов никак. Но обыкновенно они тихонько сидят, папенька порой сам им новостей подкидывает, а они нам, стало быть.
Вот такое, мать его, глубокое душевное взаимопонимание, о котором все знают, да помалкивают, понимая, что лучше один известный шпион, чем десяток новых, к обычаям не приученных.