Я оказался перед дилеммой: солгать отцу и получить за обман взбучку или сказать правду. Ближайшее будущее превратилось в реализацию плана, когда, поступай как угодно, результат один.
Заговорив, я сделал вид, будто мои слова ничего не значат. Да, Макконелы повели нас в «Голубую луну», и я ел там пирожки с черникой. И Кэрри, то есть миссис Макконел, тоже, и еще один мальчик…
– Стоп. В «Голубую луну»?
– Да, сэр.
– Где твоя мать прислуживала тебе на глазах незнакомцев? И унизила себя на своем рабочем месте? Ты что, вообразил себя лучше матери, парень?
– Нет, сэр.
– Кусок ты дерьма! Подумал, каково ей было? Считаешь, раз якшаешься с этими Макконелами, то отличаешься от нас?
– Нет, сэр.
– Заставить мать прислуживать тебе! Вообразил себя мужчиной? Пусть женщины стелятся перед тобой? Ты хоть знаешь, что значит быть мужчиной? Тебя следует наказать. И ты будешь наказан.
Думаю, на этом надо остановиться, слова больше ничего не добавят. Или мне нет сил видеть их на бумаге? Тем более, Пит, что ты заметил мои синяки. Все с одной стороны, потому что я свернулся в кресле и получал удары в один бок.
Кроме мелких деталей то, что происходило в тот день, мало чем отличалось от других дней моей жизни.
Свои синяки я прятал от глаз мира: шорты надевал редко, а те, что были на руках, скрывал под рубашками с длинными рукавами и толстовками. И пусть научился закатывать рукава так же ловко, как Хитрюга, теперь застегивал их на запястьях на пуговицы.
По лицу отец меня никогда не бил, и это делало его в моих глазах еще чудовищнее. Было бы честнее, если бы однажды, напившись, он посадил мне под глаз синяк. Вот, люди добрые, я, когда в настроении, могу сынку и навалять.
Почему я прятал синяки? Уж точно не потому, что стеснялся, что меня лупят. Смутить меня непросто. Я стыдился другого: лупил меня не кто-нибудь, а мой отец. Вот в чем проблема.
После побоев я свернулся на кровати на здоровом боку и старался вспомнить вкус проскальзывающих в желудок пирожков с черникой. Из-за меня отец опаздывал на работу и, как только закончил махать кулаками, выскочил из дома – грохот двери подтвердил, что он еще не остыл. Громко скрипнули покрышки – машина вырулила на дорогу.
Вскоре из своей комнаты появился маленький Билли, пристроился у меня за спиной, взял за плечо. Он от отца получал лишь легкие оплеухи. Не знаю, было ли дело в его возрасте или в болезни, у папаши сложилось странное отношение к нему. Я не сомневался: если бы кто-нибудь осмелился обозвать Билли Мопсом, отец мгновенно отправил бы обидчика в больницу.