– Помнишь, я говорил тебе про церковь… – Рамирес на мгновение замялся, ему предстояло выговорить непривычное слово, – церковь… Прасковеи Пятницы.
– Помню, – солгал Андрей. Американский придурок переврал название. Ливадов и сам часто путал в детстве, пока набожная бабушка не научила говорить правильно. Церковь Параскевы Пятницы.
– Ты ведь тоже захотел ее увидеть?
– Конечно, – кивнул Андрей. Движение головой вниз напомнило об ошейнике. Сука!
– Мы почти добрались до нее, и я должен хотя бы кратко поведать зрителям об этом храме, – продолжал Джонс.
Ливадов не слушал американца. Внимание привлекло еще одно здание по улице Советской. Серая жилая девятиэтажка, выступающая над густым окружающим ее кустарником. Длиннющая. Ничего не осталось от перекрестка дорог, у которого она начиналась, но стены сохранились очень хорошо, и они должны тянуться до следующего перекреста с улицей Республиканской и дальше вдоль нее, к проспекту Октября, почти на полквартала.
Стекол нет, крыши, кажется, тоже, но… Андрей крепко выругался про себя. Что это было? Он заметил человека на разбитом балконе седьмого этажа. Большего, чем темная фигура, быстро скрывшаяся внутри здания, разглядеть не удалось.
Хрен бы с ней! Но в душе заскребли кошки. Появилось недоброе предчувствие. В мертвом городе от случайного встречного ничего хорошего не жди.
– А после мы вернемся в USA! – продолжал Джонс. – Я свяжусь с властями, те сделают запрос в Красный сектор. Если мой раб гражданин красных, русские выкупят его.
Андрей замер после услышанного. Русские? Выкупят его? Может быть, это надежда на спасение? Но… Он точно не является гражданином никаких красных! Не те ли это люди, что похитили сестру? Не окажется ли он вновь на положении раба?
Ливадов выругался, давя в себе малодушие. Несмотря на все сомнения, так хотелось, чтобы рабский ошейник просто сняли русские, для которых он окажется своим. Да только что получится, если это будут какие-нибудь не такие или не те русские?
Девятиэтажка походила на полуразрушенный заброшенный замок в лесу и все тянулась и тянулась вдоль грунтовки справа от неспешно идущего по колдобинам автомобиля. Вообще-то к церкви должны были свернуть прямо перед ней, но в зарослях слева от дороги проезда не было.
Ехали теперь в тишине. Андрей вдруг понял, что Рамирес смолк, и, признаться, это обрадовало. До тошноты противно играть в спектакле миссионера.
Грунтовка и джип добрались до внутридворового проезда через девятиэтажку, его хорошо видно над кустарником. Здесь раньше был светофор на пересечении Советской и Республиканской, которая, кстати, в прошлом напрямую вела к железнодорожному мосту. А нынче никакого перекрестка: грунтовка просто берет влево, делая поворот почти под прямым углом.