Мог ли со сменой религиозных верований народа Медвежий праздник сохраниться в рамках вековых традиций? Конечно же, нет. Тогда возникает вопрос: во что превратился этот праздник сегодня? Праздничных дней в нашем календаре десятки, и мы радуемся, когда они наступают. Но к чему сегодня забитый медведь? Что, убивая зверя, ульчи отдают дань кому-то, кого уже давно не помнят или не знают, веруя, к тому же, во Христа, а не в языческого бога? Получается какая-то путаница. Так кто же ульчи — язычники или все же христиане? Могут ли верующие перевоплотиться на один день в людей, исповедующих иную религию, только для того, чтобы повеселиться?Очевидно, они вынуждены поступать так, как им укажут из вышестоящего административного центра. Как же велика и широка наша страна, если народные избранники, призванные улучшать жизнь людей, не могут разглядеть, что на самом деле происходит на их малой родине, которую они когда-то покинули, скорее всего, навсегда. Во что сегодня превратилась неосознанная реставрация давно отживших традиций? Как оценить вред, который может принести новому поколению, особенно детям, неправильно сохраненный ритуал, состоящий, собственно, из останков древнего праздника, причем исполняемый в наиболее жестокой форме? Подумаешь, одним медведем меньше. Мало ли по стране их расстреливают, рассудил кто-то и распорядился, как можно ярче отметить праздник. Учитывая все это, можно ли называть такой праздник душой народа? Судите об этом сами.
Подготовка Медвежьего праздника была начата еще два года тому назад. Сначала в лесу отловили медвежонка и посадили его в клетку. Сельский совет назначил смотрителя и выделил растущему питомцу дополнительный еженедельный конфетный паек. Как мне рассказали местные жители, конфеты мишке не доставались: лакомился ими сам смотритель. Прошло два года. Медвежонок стал огромным и совсем не злым медведем, привыкшим к человеку.
И вот настал его «праздник». К передним лапам мишки, сидящего за железными прутьями клетки, установленной у дальнего края площадки, похожей на футбольное поле, заранее было привязано по одной длинной цепи. Каждый из противоположных ее концов удерживался группой людей, состоящей приблизительно из пяти человек. Когда клетку открыли, цепи подтянули и медведь вышел наружу. Затем каждая из групп, не ослабляя цепей, забралась в деревянные кузова двух грузовиков, повернутых задним бортом к медведю. Машины медленно тронулись с места. Чтобы сковать движения рычащего и пытающегося освободиться медведя, они слегка разъехались, растянув в разные стороны медвежьи лапы. Множество людей потянулось вслед за процессией. Зверь, то на четырех лапах, то вставая на дыбы, с трудом поспевал за грузовиками. По замерзшему насту его дотащили до старого русла Амура, где для исполнения ритуального омовения медведя во льду была сделана большая прорубь, в которую его тут же и столкнули. На пару секунд медведь ушел под воду с головой. Затем не сразу, но с помощью все тех же натянутых цепей он выбрался из ледяной воды. В этот момент медведь, с которого ручьями текла вода, показался мне каким-то потерянным и несчастным существом, впервые в жизни нуждающимся в помощи со стороны. Прежде чем мишку потащили обратно, он успел отряхнуться, ореолом разбрасывая по сторонам со своей густой огненно-рыжей шерсти сотни струй и мириады капель, искрящихся в лучах безучастного зимнего солнца, на мгновение выглянувшего из-за туч.