Умоляет смерть не трогать мужа:
Не бери ты, смерть, его с собою,
Не губи ты молодого парня.
За него возьми ты мою душу,
За него погибнуть мне не страшно…
Хоть я и хриплый, а забираю все выше. Анна вдруг меня оборвала:
— Что ты похороны развел!
И уже никакой таинственности, один смех. Я же тоскую:
— Глупая, не понимаешь: эта развалюшка как остров…
Она же дотянулась до моих глаз, я уж встал, целует, и сквозь смех:
— Довелось мне небо синее целовать. А у нас на свадьбе, запомни, шутки шутят.
Возвратился я к себе. Ночь у аппарата, ранним утром на коне, в степи, восстанавливаю линию… И сколько же связистов у нас сменилось! Казаки в степи налетали внезапно, убивали. Многие ребята даже не успевали добраться до места обрыва. Везло по-прежнему только мне и Тарасу, который был в ту пору с нами. Или мы очень быстро действовали — не знаю.
Андрей, мой брат, на станции управлялся за старшего и часто говорил нам:
— Вы родились в сорочке и на войну ее приволокли.
Только каждый раз, как возвращался я из степи, видел: Анна стоит у своей избы, ждет.
Двадцать второго октября Чапаев объехал все части, говорил с бойцами. Каждый должен был понять: у нас одна воля, мы разожмем казачье кольцо, пойдем на Уральск. Уже год живет Советская власть, и взломаем мы белый Уральск!
Чапаев сам повел бойцов в атаку на Колокольцевку — казаки побежали, отступили они и на хуторе Чилижном, что в пяти верстах от Нижней Покровки.
После больших потерь, когда приходилось нам сообщать Чапаеву, что враги перехватили орудия, провиант, посланные для нашей дивизии, он радовался и малым трофеям.
Но противник, потесненный в одном месте, снова наступал в другом.
Василий Иванович, заканчивая свое очередное донесение, передавал:
— На все требования от штаба Четвертой армии о подкреплении дивизии — остается голос вопиющего в пустыне. — И, сам себя поправляя, после диктовки Чапаев добавил: — Голос вопиющего в степи, лучше ли это? Слышнее ль?
Теперь при встречах с Анной я уже не мечтал отпраздновать свадьбу в Уральске. Она приносила мне ломти хлеба с салом, я отказывался — ведь наши ребята на телеграфе и телефонисты голодали; один я есть не мог.
Подкрепления не подходили, а штаб Четвертой армии, уверенный, что к нам уже присоединились четвертый Малоузненский полк пехоты и полк уральской конницы, требовал вести наступление на Перелюб.
Чапаев впервые возражал штабу, и очень резко. Он возмущался малой осведомленностью штабистов, подозревал.
— Нецелесообразно деморализовать, — диктовал он, — лучше дайте пополнение.
Он категорически судил:
— Подобные телеграммы могут даваться только лицами, стоящими не в курсе своего дела.