— Мы в одной весовой категории, — профессионально заметил я.
— Все равно здоровенный. Ты слышал, как я кричала?
— Слышал.
— Мы будем встречаться? — то ли спросила, то ли уточнила Юлия.
— А как же Петр Ильич?
— Не надо, — сказала Юлия. — А мама тебя любит. Она говорит, что ты хороший, у тебя глаза чистые.
— Когда она успела заметить?
— Еще на пароходе. Она все видит и все понимает.
— Тихая она какая-то…
— Она не тихая. Она больна. Очень серьезно больна.
Я посмотрел на Юлию и не стал спрашивать, чем больна ее мать.
— Она не спорит с отцом, но мне сказала, что самая светлая, самая прекрасная и самая незабываемая — первая любовь. И что если я люблю тебя, то мы не должны покидать друг друга.
— А ты любишь меня?
— Люблю.
Простились мы, как и раньше бывало, на площадке. Домой я возвращался пешком. Мимо с грохотом проносились грузовики. Дорога была долгая, и фонари, стоявшие по обочинам, сливались вдалеке, в единую светлую линию.
Я не чувствовал никакой антипатии к Петру Ильичу, больше того, мне казалось, что он в чем-то и прав. В самом деле, единственная дочь, красавица, умница, надежда и радость, а связалась с землекопом. Нет, не для меня растил свою дочь Петр Ильич, обидно ему, и он, конечно, приложит все усилия, чтобы мы не были вместе. Он жениха ей найдет, конструктора какого-нибудь, как и он сам, проектировщика, головастого такого малого в очках…
Ну, а если у нас любовь?
Я шел и повторял про себя: «Я должен бороться, я должен бороться…» С кем, как, какими средствами, я твердо не представлял себе, но мне казалось, что я должен спасти Юлию, и, кстати, от чего спасти, тоже не понимал, но, припоминая ее глаза, голос, почему-то жалел ее, любил, и думалось мне, что я приведу ее в другой мир, мне тоже пока неизвестный, но, это я знал точно, прекрасный и удивительный.
Я подошел к своему поселку, миновал несколько бараков, похожих друг на друга как братья-близнецы, вошел в свой и осторожно открыл дверь комнаты. Ребята спали. Я разделся, лег, но еще долго не мог заснуть.
На следующий день в котловане я почувствовал легкое недомогание, не обратил на это внимания, но к концу работы скис окончательно. В барак пришел с трудом, кружилась голова, и все время хотелось пить. Наутро, после почти бессонной ночи, заслышав трезвон будильника, попытался было встать, но повалился на кровать. Подошел Вадим, положил руку на лоб.
— Да ты заболел, друг. Лежи.
Ребята, быстро одевшись, ушли. Я снова попытался встать, сел, крепко держась За железный прохладный поручень кровати, но комната вдруг закачалась, дрогнула, и я опрокинулся на спину…