Яшка стоял перед зеркалом и приглаживал пятерней непокорные волосы. Он крутился уже с полчаса, зачесывал волосы то назад, то вперед, то приспускал набок, рубашку надел новую, нейлоновую, брюки нагладил — обрезаться можно.
— Куда гриву-то наглаживаешь? — спросила мать.
Яшка не ответил.
— Послушай, что люди-то говорят. Ушеньки вянут… Стыдоба-то какая. Неудобно глаза показать, — продолжала мать.
— Кому неудобно-то?
— Хотя бы и мне.
— Ну и не показывай.
— Ты как с матерью разговариваешь?! — повысила голос Ульяна.
— Двадцатый век, — сказал Яшка, — а у вас все как при домострое. С кем хочу, с тем и гуляю.
— Девок тебе не хватает? Баба ведь она. Разведенная.
— Ну и что?
— Вот те и раз… — произнесла мать и опустилась на стул. — Да ты, парень, в своем ли уме? Кругом девок полно! Одна другой красивше. Вон, говорю, на Бушковской фабрике…
— Слыхал уже… Чем Катерина плоха? Что вы на нее все как на чумовую?
— Разведенка, — сурово отрезала Ульяна. — Как в прежние-то годы… Не бегали от мужей-то. Боялись. И порядку больше было. А теперь… Ни стыда, ни совести. Чуть не поглянулись друг дружке — и в суд. А суд тоже… Только печатки ставит. Хлоп! И готово. Опять девка. Тьфу!
— Тебя послушать, так надо всю жизнь с нелюбимым жить.
— Кто ее заставлял за нелюбого замуж выходить? В город захотелось. Увидала мужика при галстуке, в сразу…
— Хватит, мать, — нахмурился Яшка.
— Взять бы хорошую вицу да пониже спины… Да и не пара она тебе.
— Это почему же?
— Поиграется и бросит.
— Я, мать, тоже кое-что повидал. И вообще… Захочу — женюсь.
Ульяна присмирела, сказала тихонько:
— Я тебе счастья хочу, сынок. Не горя…
Расстроенный Яшка вышел на крыльцо и закурил. Зафырчал за деревней, на проселке, Катеринин мотоцикл, а через несколько минут появилась и сама агрономша. Вела она мотоцикл, как всегда, на большой скорости, только пыль неслась из-под колес, только курицы, громко кудахча, разлетались по сторонам.
Ульяна слышала, как подъехала агрономша, как весело переговаривались они с Яшкой и как оба, гулко топая в сенях, зашли во вторую половину избы.
— Ох, беда-бедушка… — вздохнула Ульяна и, глянув в красный угол, на черные большие иконы, перекрестилась: — Пронеси, господи. Не дай парню погинуть…
Однако долго просить бога о помощи Ульяна не стала, по опыту знала, что дело бесполезное. Надо было предпринимать что-то более существенное, и, подумав немного, она побежала к бригадиру Михаилу Кузьмичу, который приходился Шамаховым каким-то дальним родственником.
Михаил Кузьмич жил в новом, большом доме, крытом шифером, с просторным двором, полным скотины и птицы. Во дворе бригадир построил гараж, в котором стояли два мотоцикла: один старый, предназначенный для езды по полям, и второй — чехословацкая «Ява». В сухую погоду бригадир любил прокатиться на «Яве» по Никольскому тракту. В огороде, на берегу Вздвиженки, Михаил Кузьмич срубил новую баню. Всем на зависть живет бригадир! Обстановка у него в доме городская, все полированное, давным-давно куплен телевизор с большим экраном, и теперь Михаил Кузьмич ждет не дождется, когда построят телевизионную вышку, и очень расстраивается, что вышка вот уже третий год не растет. Михаил Кузьмич женился на учительнице физики Нине Ивановне, у которой учился в седьмом классе, двойки получал, хулиганил, до слез доводил девушку. Женился и до сих пор не может прийти в себя от удивления: как же его, Мишку Прахова, угораздило жениться на учительше? Семь лет живет с ней, дети скоро в школу пойдут, а при людях язык не поворачивается назвать супругу по имени, обязательно отчество прибавит. Правду сказать, если бы не Нина Ивановна, так и остался бы Михаил Кузьмич Мишкой Праховым, как его называли на деревне до женитьбы, но учительница изменила парня прямо до неузнаваемости. Михаил Кузьмич вступил в партию, его выбрали в правление колхоза, назначили бригадиром, а скоро он и вовсе станет большим человеком — через год закончит сельскохозяйственный техникум, получит диплом зоотехника.