Волнуясь, Глеб взял книгу и стал читать заданный на дом текст. Он поминутно путался и, видимо, действительно коверкал английские слова.
— Раньше я таких ставила в угол лицом к стенке, — язвительно сказала старушка. — А еще раньше пороли розгами — помогало! Еще сержант называется!
Красный, потный и оскорбленный Глеб молча слушал англичанку: еще недавно она к нему явно благоволила, а тут — словно с цепи сорвалась… Урок продолжался, а он сидел, как дурак, совершенно сбитый с толку и растроенный невезением. С английским у него и раньше было трудновато, но такого глупого исхода он не ждал. Сидящий рядом вертлявый Разин успокаивал: мол, обойдется, к тому же он обещал с ним подзаняться произношением.
Разин считался любимцем англичанки и потому был уверен, что переломит мнение старушки о Глебе. Сухомлинов лишь пожимал плечами.
— Ну что я сказал ей обидного? Ну что, Димон?
— Надо чувствовать — она же старая дева! Ты что, без царя в голове?
Неожиданно после обеда объявили полевой выход. Роту суворовцев посадили в машины, закрытые брезентом, — и через каких-то два-три часа привезли в лагерь, на учебный пункт. Шли стрельбы. Стреляли неплохо, и майор Шестопал, с суровым лицом ходивший вдоль боевой линии, был доволен.
— Ничего не скажу, похвалу заслужили.
Приехал начальник училища. Генерал Репин, в отличие от майора Шестопала, остался недоволен. Недоволен тем, что суворовцы капризны, разнежены и не умеют, да и не хотят из-за грязи ползать по-пластунски, стараясь двигаться перебежками, а то и вовсе в рост…
— Чистоплюи, вас же убьют! Сам фельдмаршал Суворов ползал по-пластунски! А вы что?..
Генерал построил суворовцев и, несмотря на обжигающий ветер, долго распространялся о том, что еще великий педагог Ушинский считал опаснейшим злом в воспитании семейный эгоизм. Слепая любовь, в которой тонут рассудочность и трезвость, создает оранжерейное воспитание: хлипких, изнеженных мужчин…
— Меня коробит само понятие «изнеженный мужчина», — непримиримо отрубил генерал.
После генеральского внушения была дана короткая передышка и затем рота снова пошла в наступление. Теперь суворовцы ползли по-пластунски, не обращая внимания на оттаявшую грязь…
После отбоя в лагере то тут то там зазвучали взрывы. Было ясно — бросали взрывпакеты. Дежурный офицер неистово бегал возле дощатых домиков, но найти зачинщиков не удалось.
Старшина роты, прапорщик Соловьев, получив нагоняй от дежурного, поднял второй взвод. Он был уверен в том, что нет дыма без огня, а огонь — это уж точно во втором…
Суворовцы стояли в одном нательном белье, босые, поджимая пальцы ног, так как от крашеных досок тянуло холодом.