В комнате, приплюснутой шиферной крышей, стояли две койки, заправленные свежевыстиранным бельем, на тумбочках — в хрустальных вазах душистые розы с поблескивающими капельками воды на лепестках. Было душновато. Аркадий шагнул к окну и распахнул створки. Слабый порыв ночного ветра донесся до него, и звездная россыпь заполонила глаза. В разжиженных лунным светом сумерках еле угадывались островерхие крыши маленького немецкого городка. Часы на ратуше пробили двенадцать. У калитки особняка сменялись часовые, и прозвучало традиционное: «Стой, кто идет?» «Все-таки это не дома, если часовой охраняет в ночное время жилище командующего», — вздохнул Аркадий. Полузакрыв глаза, он с наслаждением втянул в себя прохладный воздух и вдруг со всеми подробностями вспомнил прошедший день. И то, как они с Андреем Беломестновым долго летели на синем «Ан-24» из Москвы в этот далекий гарнизон, а потом тряслись в газике, когда ехали с аэродрома в штаб Группы, и как встретил их у калитки торжественный Староконь, и как выбежал навстречу отец в парадном кителе, тяжелом от орденов и медалей. Он хотел обнять сына с наигранной суровостью, но что-то дрогнуло в чертах его бритого, властного лица.
— Докладывай по-настоящему, — делая шаг назад, потребовал генерал-полковник авиации и нахмурил брови, чтобы хоть этим движением на лице как-то прикрыть свою радость, растерянность и предательскую готовность всхлипнуть.
А потом ужин в большой просторной гостиной, который, судя по богатому столу, заранее готовил хозяйственный Староконь. В кресле хозяина — отец, по обе стороны стола — гости. Их было четверо, если не считать самих лейтенантов и адъютанта Староконя. Начальник политотдела Пушкарев, невысокий, плотно сложенный генерал-майор авиации, не человек, а сплошной огонь — до того рыжими были у него волосы, лицо и даже шея от веснушек; невысокий полковник с залысинами и длинным узким лицом, оказавшийся старшим офицером отдела кадров и сослуживцем отца еще с военных лет; и двое немцев; сухощавый голубоглазый мужчина и уже немолодая женщина в светлом с неяркими полосками костюме, строго застегнутом на все пуговицы. У нее было добродушное полное лицо, в меру модная для ее возраста прическа, полные губы и карие, быстро схватывающие все окружающее глаза, щеки с ярким здоровым румянцем.
— Это Хильда Маер, мой надежный товарищ. Секретарь окружкома партии, — ласково улыбаясь, представил ее отец. — Знакомьтесь, товарищи лейтенанты, с нашими замечательными немецкими друзьями.
На тыльной стороне правой ладони Хильды Маер Аркадий заметил коричневый след глубокого ожога.