Наплывом голосов вставали в памяти Аркадия не смолкавшие ни на минуту остроты и тосты. Искоса он поглядывал на широкую, чуть сутулую спину Андрея Беломестнова, его крепкий, по-спортивному подстриженный затылок и не без тревоги думал: «Неужели отец забудет, ведь Андрюшка же заслуживает персонального тоста». Но отец не забыл. Когда еще раз налили «по полной», он пригласил всех подняться.
— Этот тост надо пить стоя, — сказал отец. Он так напряженно глядел в бокал с шампанским, словно хотел пересчитать лопающиеся пузырьки. — Этот тост тройной, — прибавил он.
— Тройная бывает уха, Антон Федосеевич, — хихикнул малость. захмелевший кадровик.
— Молчи, Однолюбов, — строго осадил его генерал Баталов. — Молчи, потому что начало моего тоста нельзя произносить под шуточки. Я вас всех призываю выпить за погибшего перед самым штурмом Берлина моего лучшего друга подполковника Александра Беломестнова… его тут знают кроме меня лишь двое: Староконь и Однолюбов. Богатырский был летчик. Оно бы водку за память о нем надо пить, а не шампанское, но мы люди без предрассудков, и заменять напиток я вас не призываю. Я хочу в одном тосте соединить бессмертие подвига и радость жизни. Предлагаю выпить за моего погибшего друга Сашу, за его жену, чудную женщину Елену, за судьбу ее трудную и за их сына, сидящего за нашим столом лейтенанта Андрея Беломестнова, прибывшего вместе с моим сыном в наши края продолжать в небе судьбу отца.
Генерал выпил, потом каким-то быстрым и резким движением отодвинул от себя тарелку с едой. Густые брови, будто крылья уставшей птицы, тяжело опустились. На какое-то время он выключился из общей беседы. В серых глазах появился мрачный оттенок. Ему представился разлившийся весною Одер, зеленеющий берег, опутанные проволокой Зееловские высоты и тот их совместный с Александром Беломестновым последний полет. Баталов жестко подумал: «Нет, не надо! Даже вспоминать об этом не надо. Ведь те минуты никогда уже не вернешь и ничего не исправишь!»
У Андрея заблестели глаза, но он ни одной слезинки не пролил, с достоинством ответил на тост. «Боксерская выдержка!» — подумал о друге молодой Баталов.
Около одиннадцати часов немцы встали из-за стола и, сославшись на дальнюю дорогу, стали прощаться. Отец и Аркадий вышли их проводить. Антон Федосеевич поцеловал Хильде Маер руку, и немка восхищенно засмеялась.
— О генерал! Вы сегодня есть самый галантный кавалер из всех присутствующих. — Аркадию она протянула пухлую ладонь, и, пожимая ее, он ощутил под пальцами твердое обручальное кольцо.
— О товарищ генерал! — воскликнула немка. — Дизер ист Геракл. Ирер юнге, зо?