Я повернулась к печке и внимательно рассмотрела разложенные на полу ветки и сучья. Нет нужды выходить за хворостом и заново подставляться под ветер и сгущённый холод. Тейлор Грант уже постарался за меня. Я была не одна в этой затянувшейся ночи.
Тем вечером я была почти счастлива. Я сидела на настоящем стуле за настоящим столом в тепле, ела двойную порцию бутерброда и читала газету, вслушиваясь в потрескивание горящих веток. Пламя наносило на стены уютный золотистый отсвет. Время от времени я возвращалась к давешней записке и перечитывала её, уже не вникая в смысл слов, а наслаждаясь одним только её существованием. Наверное, этот вечер стал лучшим за всё время моего нелёгкого путешествия. Больше таких не выпадало.
«Только время суть истинный правитель Вселенной. Стоит немного вдуматься, и это станет ясно. Что люди считают главнейшей вещью в мире? Богатство… власть… деньги, любовь, здоровье. Но все эти «ценности» легко обращаются в пыль под гнетом времени, будучи сами не в состоянии повлиять на ход даже простейших песочных часов. Я понял это в юности, поэтому решил посвятить жизнь служению времени. Даже сейчас, несмотря на седину в волосах и немощь, я не жалею о своём выборе».
Странно, что я вспомнила слова отца именно здесь и сейчас, сонно глядя на пламя костра. Он говорил много подобных речей зимними вечерами, и я воспринимала слова как непостижимые таинства, смысл которых не стоит даже пытаться понять. Монолог, о котором я вспомнила, отец произнес, когда мне было тринадцать лет. Моя младшая сестрёнка тогда ещё была жива. Я гладила оконные занавески на столике в своей комнате, а отец сидел сзади меня за столом. Не помню, из-за чего мы разговорились, но отец скоро вновь оседлал любимого конька, и я, что называется, отключилась. Видимо, отключение было не настолько глубоким, раз слова всплыли в памяти спустя семь лет в полудреме.
«Ты очень красиво говоришь, — заметила я, водя утюгом по шёлку. — Пап, ты мог бы стать поэтом. Или писателем. Не пробовал никогда?».
«О нет, — рассмеялся отец. — Кто для чего рождён, тем и занимается. Моё дело — время. И часы. А вот ты, дочка…».
Он вопросительно умолк, и я не нашлась с ответом. Я тогда была в среднем звене школы, но ещё не определилась с будущей профессией. Меня это не волновало совершенно — даже потом, когда я перешла в старшее звено, и позже. В итоге я так и осела дома на целых два года после школы.
Огонь трещал, язычки пламени перетекали друг в друга, меняя цвета и формы, делая мысли плавными и скользкими. Я думала об отце, о наших беседах, которые иногда длились далеко за полночь. Особенно часто отец стал разговаривать со мной после смерти Джо. Говорил в основном он, мне выпадала роль вставлять изредка замечания или переводить разговор на другие рельсы, если тема начинала истощаться. Иногда бывало скучно, но мне нравились посиделки с отцом. Мне было жаль, что в последние годы эта привычка начала забываться.