— Привет, — сказала я, не найдя ничего лучше. Он вздрогнул, напрягся… но убегать не стал. Ободрённая этим, я присела. Бельчонок сидел на месте. Я открыла рюкзак и снова достала давешний хлеб. Было темновато, но зажечь фонарь я не решилась, чтобы не испугать зверька. Отщипнула новый кусочек, я бросила его вперёд. На этот раз бельчонок среагировал быстро, подскочив к еде, и начал есть хлеб прямо на месте, не утруждая себя перетаскиваниями. Пока он был поглощён этим занятием, я взяла фонарь и включила его, направив луч в другую сторону. Он не обратил на это никакого внимания. Я поднялась и сделала подобие утренней зарядки, чтобы размять затёкшие мышцы, и всё это время бельчонок находился рядом. Он не ушёл.
В детстве у меня была книжка-раскраска, которую я любила особенно. Тоненькая, с жёлтой обложкой. На её страницах жили черно-белые звери, ждущие, пока карандаш не наполнит их контуры сочными оттенками. Художник рисовал с душой — даже не будучи закрашенными, животные выглядели так, словно вот-вот спрыгнут с бумаги в твою комнату. Каждый зверь имел своё имя; внизу страниц были стишки крупным шрифтом, забавно описывающие зверей. Я не раскрасила книгу полностью — может быть, не хотела своей мазней разрушить стройный мирок книги, а может, просто поленилась. Во всяком случае, тамошняя белка так и осталась в виде черно-белого контура. Стишок я могла процитировать наизусть:
Белка Киппи — прыг и скок,
Как на кронах ветерок.
Ей конфет ты не давай,
Лишь орешком угощай.
Вполне естественно, что своего нового дружка я нарекла Киппи. Всё, как полагается — даже спросила разрешения называть его так, и, не получив возражений, представилась сама. Киппи внимательно слушал, ушки торчали вверх. Казалось, он был готов слушать бесконечно, и я с удовольствием воспользовалась его вниманием, пересказав всю свою историю от «А» до «Я». Иногда мне казалось странным, что я вот так иду и с увлечением разговариваю сама с собой. Как ещё называть эту беседу — ведь бельчонок следовал за мной по краю леса на почтительном расстоянии, и видеть его я могла, только когда ловила его в луче фонаря. Ему не нравилось: он тут же улепётывал назад, зажмурив глазки. Да и потом, разве может бельчонок понять смысл моего сбивчивого повествования? Я понимала комичность ситуации, но мне нужно было выговориться после двух недель молчания. Я боялась, что если прерву своё красноречие хотя бы на минуту, то осознаю нелепость действа и не захочу продолжать.
— … понимаешь, Киппи, я не могла остаться дома. Я же рассказывала тебе о монстре, который прятался возле моего дома? Ну вот. Думаю, он и сейчас там ошивается, может быть, подыхает с голоду. А ты как думаешь?