«Постарайся уснуть как можно быстрее. Когда спишь, не замечаешь, что мёрзнешь».
Я две минуты смотрела на Маяк, потом зажмурила глаза. Конечно, когда это наши желания совпадали с действительностью: сколько бы я ни пыталась вернуться в беспамятство, сон не приходил. А холод ходил вокруг, пробуя на вкус части тела одну за другой. Сначала его зубки касались щёк, губ, кончиков пальцев. Потом настал черёд ног, спины, груди. Я чувствовала, как из меня вытесняют оставшееся тепло — методично и беспощадно. Зубы не стучали, и дрожь не охватывала тело; я просто каменела лёжа, кровь становилась красным желе, кости замораживались до стекольного звона, глазные яблоки стали круглыми леденцами. Губы — тяжёлый пластилин, прилепленный к лицу. Я вдруг подумала, что умираю. Скольких несчастных бездомных находили в закоулках дворов осенними утрами, когда ударяли первые заморозки, как и я, в позе эмбриона. Должно быть, я испытывала сейчас то же, что они в последние мгновения жизни.
От бессилия захотелось плакать, но я боялась, что слёзы на щеках превратятся в лёд и будут жечь. Так что я просто лежала, отсчитывая время. Обратила внимание, что на верхушке дерева имеется дупло и ветер издает тоненький свист, залетая в узкое отверстие. Это раздражало — но что я могла сделать? Я представила, как встаю и могучим ударом сваливаю мёртвое дерево на землю, прерывая противный свист. Образ вставал перед глазами ярко, как картина маслом; стало быть, сон всё-таки приближался. Или это смерть? Какая разница, подумала я. В любом случае, скоро эта пытка прекратится. Не нужно сопротивляться, отдайся приливу. Я улыбнулась, чувствуя, как сознание сыплется то ли осколками льда, то ли хлопьями снега.
А потом моих рук коснулось что-то мохнатое, тёплое, подрагивающее. Я находилась в слишком глубоком оцепенении, так что могла только легонбко поглаживать это тельце кончиком пальца, пришёптывая имя бельчонка. Ему тоже было холодно, и он пришёл ко мне, надеясь согреться. Он медленно подползал выше вдоль моей руки, но я не смогла сохранить тонкую нить сознания до момента, когда Киппи уснул, уткнувшись мордочкой мне в грудь. Я увидела это утром, когда страшная ночевка подошла к концу.
Незнамо как, но в самой глубокой точке сна я вдруг почувствовала, что я не одна. Словно я раздвоилась, и пока одна половина бродила в царстве сна, другая напряжённо прислушивалась к звукам пустыря, улавливая в шуме ветра в дупле растущую угрозу. Что-то было в зарослях травы, облачённое в одежду ночи — оно стояло и смотрело на меня и бельчонка. Раздумывало, подойти к нам сейчас или подождать. Я не знала, какие мысли в голове у этого существа, но оно находилось очень близко. Когда я открыла глаза, его не было. Оно ушло, и в знак его визита у меня остановились часы. Стрелки навечно застыли на отметке пятнадцати минут полуночи; тогда я впервые за долгое время вспомнила страшную сказку, которую мне рассказывал отец.