Становится все светлее. Деревенские улицы постепенно стряхивают с себя ночное оцепенение. Просыпаются люди, животные, птицы, просыпается все, даже валяющиеся на улице куски жести ярко вспыхивают под лучами солнца.
— Эй, люди, все готовы?
— Готовы, готовы!
— Тогда трогай!
Одна за другой повозки трогаются с места.
— Счастливого пути!
— Счастливого пути!
— И вам всего хорошего!
Колеса начинают тихо поскрипывать, затягивают им одним понятную песню. Колеса сами ее сочиняют.
Когда повозки выезжают из деревни, суета и галдеж постепенно стихают.
Сквозь стенки повозки почти не слышны визг и крики избалованных детей, бессмысленные и скабрезные разговоры людей, пресыщенных жизнью. Сиротливо остаются позади последние сады и дома, погруженные в деревенскую тишину. Некоторые из уезжающих провожают их грустным взглядом, словно расстаются с ними навсегда. Для одних это грустное расставание, для других — праздник, начало веселого путешествия. Утро прихорашивает деревенские дома, по небу бегут редкие облака, наслаждаясь прохладой, и та самая деревня, из которой обычно норовят убежать, сейчас манит к себе, как любимое дитя. Скрипят колеса. Темно-зеленые кроны оставшихся позади деревьев вскоре превращаются в круглые зеленые шары, постепенно сливающиеся в сплошную зеленую полосу. Полоса эта мало-помалу распадается на отдельные темные островки, которые все уменьшаются под тяжестью небосвода.
Перед восходом солнца землю, дороги, поля заливает мягкий ласковый свет. В солнечном восходе кроется удивительная тайна, и потому так хорошо мечтать в этот ранний час. Под необъятным небосводом, в утреннем тумане, который вот-вот рассеется, людей охватывает изумление перед волшебной силой природы, суть которой невозможно постичь, но которая, презирая расстояния, связывает воедино великое множество мыслей, великое множество неведомых красок, великое множество букашек, птиц, кустов, трав, цветов, земель…
Бренчат ведра, подвязанные к осям повозок, плывет дорога под колесами, отступают поля. Под неумолчный скрип колес, к которому время от времени примешиваются голоса, крики, детский плач, караван уходит все дальше и дальше.
— Селим едет!
— Селим едет!
— Селим-аби едет!
Халиля передернуло от злости, так не любит он этого Селима. Он оборачивается: оставляя за собой облачко пыли, их догоняет всадник.
Шакал Омар, который едет на одной из последних повозок, тоже питает жгучую ненависть к Селиму. Краем глаза смотрит он на свою Халиме. Она, как и все остальные, разинув рот, глядит на дорогу. Это еще больше злит Омара, и он вымещает злость на волах. Волы делают рывок, сидящие в повозке валятся друг на друга.